Чёрный дрозд: Боевое крещение
Шрифт:
Нет, я ничего не имею против таких ножей, но не для меня он, не могу я им нормально работать. Кукри — это нож серповидной формы, на крыло чем-то похож, вроде распространён в Сингапуре.
С обувью вообще цирк, единственное, что я нашёл это кожаные сапоги, где-то пятидесятых размеров. Скорее всего, именно в этих сапогах куёт мастер…
— Пф… Писец какой-то. Да тут три меня влезет. Походу придётся в своих обносках ещё походить, ну и ладно. Хотя бы этот кусок метала есть. Эх… Может меч взять какой-нибудь?
***
За всю мою жизнь я перепробовал нереальное количество ножей, от наших Русских витязей до этих Кукри, даже экзотика разведки побывала в моих руках, я про HPC-2. Ножевой бой для меня был чем-то родным, хотя фразу Петровича я запомнил надолго: “Лучший нож — это Пистолет”. Скорее всего, не его это фраза, да и не важно. Он любил блеснуть чем-то подобным, язык у него был подвешен. Но для меня нож был чем-то иным, может именно поэтому я и предпочитал ночные операции, кто его знает. Кукри, по моему никому не нужному мнению, хозяйственный инструмент, не предназначенный для ночных боевых действий. Слишком он громоздкий, тогда уж лучше мачете взять, которое даже холодным оружием не значится, а вроде есть и Кукри мачете, Пф…
Себе я подобрал два ножа. Первым был тактический нож Каратель, тот, что Маэстро, универсальная лошадка. А вот второй был со мной на каждой операции. Боевой нож американских морских котиков, Ontario MK3. Я даже гравировку на нём заказал “Чёрная смерть”. За всю мою карьеру никто не смог выбить этот нож из моих рук, если я того не хотел конечно же. Метатался он чудесно, но неприятно. Не любил выпускать такую прелесть из рук, да и не практично это. Может смогу заказать тут что-то подобное?
***
Утром я всё же решился пойти в “Берлинг” и, похоже, я не ошибся в своих предположениях. Десяток столов, за тремя из которых, валялись пьяные в зюзю гости. За прилавком сидела полноватая женщина, обычная повариха любой школьной столовой, которая увлечённо перечитывала монеты.
— Здравствуйте, мне бы… — И я был тут же прерван поднятой рукой. Мы не гордые, подождём.
Спустя несколько минут, она, наконец, подняла голову, посмотрев, выдохнула.
— Мальчик тебе лет то сколько? — В её голосе была толи ирония, толи жалость, собственно, не важно.
— Четырнадцать.
— Блин, взрослого попросил бы что ли. — Со вздохом сказала она.
— Эм… у вас, что и в еде алкоголь? — Её глаза подскочили от удивления, и это меня насторожило. Неужели тут такая паршивая еда, что никто её не ест?
— Ты сюда поесть пришёл? — Уверенно-вопросительным тоном произнесла она. Удивление никуда не исчезло.
— Как бы да. Неужели я похож, на того, кто в этой еде спит. — Кивком показал на рядом лежащего мужика, который, судя по его белой морде, спал в оливье.
— Да нет, просто редкие
— Мне всё-таки поесть. — Мне сейчас, что угодно в желудок залезет.
— За язык тебя никто не тянул. А у …
— Есть. — Сразу прервал я её. Не хочу, чтобы местная пьянь пыталась выбить деньги из бедного меня. — Я не ел почти сутки, так что побольше и посытнее.
— Двадцать пять медных и добро пожаловать к столу.
Дал серебряную монету, получил медяки и сел за стол. Ну что могу сказать об этом “прекрасном” заведении. Освещение какое-никакое, но есть, оно идёт от каких-то светильников, похоже, опять магия. Окон нет, только дверь распахнута, видимо, чтобы проветрить после ночной пьянки, как по мне не помогало. Всё здесь из дерева, стены, скамейки, стулья… табуретки скорее. Кстати, о стенах, все за исключением той, за которой сидит эта повариха, в разрезах от колюще-режущих предметов. Что-то мне не хочется тут на ночь оставаться…
— Держи. — Принесла она поднос с едой.
— Спасибо.
— Ты сначала попробуй, а потом говори. — Ухмыляясь, направилась к своему месту.
— Так и что у нас тут.
Борщ? Утром? Ладно, допустим. Картошка с каким-то сгоревшим куском, мясо по всем видам, и яблочный компот, никогда не любил его. Не знаю, как так сложилось, но плавающие фрукты в напитках у меня вызывают рвотный рефлекс.
Мясо и, правда, оказалось отвратительным, неет… ЭТО назвать мясом чистой воды кощунство! А вот борщец классный, ну компот я не допил.
— А тарелки тут интересно она относит или посетители? Хм… опять же, я не гордый.
Подходил я к стойке со всей этой посудой так аккуратно, как мог, не хотелось бы разбить эти ценнейшие артефакты. Какой смысл относить поднос обратно? Хотя может он здесь один… эх…
— О, Нора, ты что, уже и мелочь своей “Красной смертью” травишь? — У стойки стоял, хотя нет, опирался на стойку, дедок лет шестидесяти. Его речь, к несчастью, была чёткой, именно что к несчастью, потому что лучше я буду не понимать алкоголика, чем слушать его нравоучения.
— Ой, да отстань ты старый алкозавр. — Алко… кто? Не важно. — Ну, что, спасибо скажешь? — И улыбка такая, будто бы знает, что сейчас будут орать, кричать и проклинать. И этот стоит с лыбой до ушей.
— За мясо определённо нет, это не мясо, а уголь какой-то, компот тоже, ну тут уже мои заморочки, а вот за похлёбку определённо, да. — Их мировоззрение поменялось, а улыбок и след простыл, лица серьёзные и хмурые.
— Лучше нагрубил бы ей богу. — Похоже, это звучало, как сарказм.
— Я серьёзно, похлёбка вкусная. Спасибо. — Ноль реакции, ноль изменений.