Черный Гиппократ
Шрифт:
— Молодая была, глупая. Да и он не такой был десять лет назад. Он казался мне таким перспективным. Член союза писателей все-таки!.. — Фаина подставила свой бокал под новую порцию вина.
— Ты хочешь напиться?
— Я никогда не напивалась. Я тренирована спиртом, — красавица Фаина упрямо тряхнула своими великолепными несколько растрепанными волосами. — Так ты заберешь его, Иванов?
— Заберу, конечно, — тихо пообещал Иванов.
— Забирай. Ты меня этим только обяжешь. Я вздохну свободно… Только скажи: сколько дашь?..
Иванов вскинул глаза
— Ну тысячи полторы я за твоего благоверного, пожалуй, дам. Больше — никак не получится. Сама понимаешь, неинтересно торговать в убыток себе.
Фаина была довольна:
— Полторы — так полторы…
Иванов посмотрел на нее изучающе: с одной стороны, с другой — какая это все-таки загадка — женщины!
— Что ты на меня смотришь? Осуждаешь?
— Нет.
— Может, я тебе не нравлюсь больше?
— Наоборот. Еще сильнее нравишься. Что-то родственное как бы появилось в тебе.
— Почему же тогда так смотришь?
Иванов отвел глаза:
— Ты на счет своего благоверного хорошо подумала?
— Хорошо. Пусть это тебя не тревожит.
— Не передумаешь, красавица?
— Нет.
— Ну ладно!..
И Иванов подвинул к себе телефон, набрал номер. Пока ждал ответа, ласкал взглядом обольстительную фигурку Фаины. Рука его опять легла ей на колено, но легла скорее по привычке, чем ведомая горячим плотским желанием — внимание Иванова в эту минуту было занято предстоящим телефонным разговором.
Ему долго не отвечали. Наконец на том конце провода подняли трубку. У Иванова заблестели глаза:
— Виктора Леонтьевича можно?..
Он подмигнул Фаине, потянул ее к себе за колено. Она не противилась, подсела ближе. Только вдруг залилась пунцовым румянцем — быть может, от вина, быть может, от предвкушения предстоящих ласк или назойливой мысли, что не слишком-то честно поступает она по отношению к супругу — хоть и нудному, бесполезному, бесталанному, сто раз рогатому козлу, но все-таки супругу, с которым как-то сходила под венец и с которым ее соединил Бог. А может, румянец заливал Фаину по всем этим причинам; вместе взятым… Попробуй разбери, что на уме у красивой женщины, которая еще хочет стать самостоятельной!..
Когда Фаина подсела ближе, рука хирурга Иванова скользнула вверх, занялась блузкой Фаины. Нежные, отливавшие перламутром пуговки одна за другой сдавали свои позиции. И тут уже взору Иванова предстала нежная многообещающе поблескивающая розовая ткань бюстгальтера. Рука хирурга — сильная и опытная — справилась и с этим препятствием. Всего через минуту сидел бюстгальтер где-то на ключицах у Фаины, и рука вмиг потеряла к нему всякий интерес. Рука уже сжимала молочно-белую очаровательную Фаинину грудь. Фаина полыхала, как костер, и дышала все жарче…
— Витек! — вдруг воскликнул Иванов, и Фаина вздрогнула, будто этот Витек уже стоял рядом. — Витек, привет! Это я… Узнал? Да… Я вот по какому делу… Есть подходящий донор, Витя. Записывай адрес… — Иванов сделал Фаине знак, и она шепотом назвала ему адрес; Иванов продиктовал адрес в трубку; потом склонив голову, переспросил: — Что ты говоришь?.. — улыбнулся. — Да, это адрес Фаины… Да… донор — ее муж, — на лице Иванова изобразилось удивление. — Что значит почему? Она продала его с потрохами. Ты же знаешь — нас интересуют как раз потроха!.. Что? Ха-ха!.. — продолжая мять очаровашку-грудь, Иванов взглянул на Фаину. — Он говорит, что подумает над твоим почином. И, может, свою благоверную спишет на потроха!..
Фаина, видимо, испытывала немалое наслаждение от манипуляций искусной руки Иванова. Фаина так и наплывала на него грудью:
— Это Башкиров такой остроумный?
— Да, бывает иногда.
Иванов положил трубку на аппарат. А Фаина была все ближе. Она сначала с ногами забралась на диван и уже порывалась перекинуть ножку, оседлать Иванова (наверное, представлялся ей в эту минуту породистым могучим и стремительным орловским рысаком, на которого она спешила пересесть с опостылевшего козла), но он остановил ее:
— Я тоже хочу попробовать партию в бильярд.
— В бильярд? — до нее уже туго доходили слова. — В какой бильярд?
Он лизнул ее яркие выразительные губы:
— Я тебе гарантирую, там будет очень много шаров. Они будут перекатываться, и стучать, и падать в лузы.
— Ах, это!.. — блаженно зажмурившись, улыбнулась Фаина.
— А твоя луза… — Иванов любовался ее прекрасным лицом. — О, я постараюсь, чтобы главные шары… я постараюсь, чтобы кий… — возбуждение все сильнее, все более властно охватывало его.
Фаина расхохоталась:
— Ты будешь натирать этот кий мелом?..
Она все же оседлала его. Пылко и крепко Фаина обхватила Иванова — руками и ногами:
— Слушай, Иванов! Ты много говоришь сегодня. Показывай, где твой бильярд.
Он поднялся с дивана. Она сидела у Иванова на груди крепко. Она так прижималась, будто хотела врасти в него — чтобы без нее ему уже невозможно было… Сожалела ли она в эту минуту хоть сколько-нибудь о своем козле, о его отвратительной вечно щелкающей машинке, о его поползновениях в постели, о трехкомнатной квартире в непрестижном районе, о темном подъезде, пропахшем кошачьей мочой, о всей своей прежней жизни?..
Сожалела ли?..
Нисколько.
В тот момент, когда Иванов нес ее, она вообще ни о чем не думала. Она душой и телом отдалась инстинктам. Она хотела… Она жаждала принять атрибут мужской власти — великий гениальный Ивановский жезл. А спина ее — раскаленная плоть — прямо-таки плавилась от того хотения, и остудить ее сейчас мог только прохладный бильярдный стол…
Глава восемнадцатая
Иванов стремительно, деловито вошел в палату. Свита, состоящая из Блоха, Пашкевича, старой сестры-мамы и Маргариты, едва поспевала за ним. Иванов в эти мгновения даже напоминал чем-то великого государя, преобразователя России — Петра. Порывистый, решительный, властный, с умным высоким лбом, с громким уверенным голосом…