Черный гусар
Шрифт:
— Рассчитываю на вас, господа, — Тельнов протянул нам руку, а после рукопожатий на прощание потрепал по плечам.
В Оренбурге к нам приписали сопровождение — 4-ю Уральскую сотню казаков под командованием хорунжего Александра Гуляева. Родился он в 1845 г., так что мы с ним оказались практически ровесники.
Гуляева буквально на днях повысили до командира сотни, и если бы не мы, он бы уже уехал в Ташкент. А так его обязали сопровождать гусар, постепенно вводя в курс дела.
Его сотня бородатых, лохматых казаков, людьми оказались серьезными, битыми жизнью и умеющими воевать в здешних краях.
— Андрей, а что цесаревич? Может, и он приедет в Туркестан? — спрашивал Александр. Он любил своего скакуна, любил ветер в волосах и мы с ним отправлялись в разъезд, оберегая полк от возможных напастей. То, что шефом Александрийских гусар стал наследник, вызывало его жгучий интерес. В дороге Гуляев часто возвращался к данной теме.
— Вряд ли. В Петербурге понимают всю важность Азии, но именно Европейское направление считается основным, — осторожно отвечал Некрасов.
— Про Николая Александровича разговор у нас не шел. Нам надо просто показать себя с наилучшей стороны и помочь генералу Романовскому выиграть войну, — добавил я. Мне не хотелось хитрить перед новым другом, да и всей правды я не знал. Наследник действительно не говорил, собирается ли отправиться в Ташкент. У него имелись и иные, более важные дела.
— Жаль, его бы присутствие мигом бы расшевелило все это болото.
Уже в дороге стало ясно, что наша черная и плотная форма замечательно подходит под зимний климат. В степи дули ветра, лежал снег, стояли морозы. Шинели и толстые башлыки, в которых гусары походили на заостренные морковки, отлично помогли переносить холод. К тому же, в моем распоряжении имелась личная медвежья шкура, купленная еще в Чугуеве. Но вот что будет дальше? Чем дальше на юг, тем теплее становится. Как мы перенесем азиатскую жару?
Полковник Дика направил соответствующий запрос в Петербург, но провернуть бюрократическую машину оказалось не так-то просто. Пока все оставалось без изменений. Язвительный Гуляев не упускал случая намекнуть, что нам придется нелегко.
— В Европе вы себя хорошо показываете, никто и не сомневается, — обычно говорил он, лукаво улыбаясь. — Но здесь Азия! Непросто вам придется среди степей, песков и змей.
— Ничего, справимся. Гусарам не привыкать, — отшучивался я, поддерживая честь полка.
После Оренбурга дороги резко ухудшились. Почтовые станции в основном обслуживали киргизы. Лошадей у них было великое множество, но для нашего дела они подходили плохо — слишком маленькие, хоть и выносливые. Да и верблюды годились лишь для перевозки грузов. Полк обзавелся ими в большом количестве и они, везущие повозки, обвешанные мешками и сундуками, растянулись на многие версты. Ветераны пугали молодых тем, что верблюд животное вредное, и может пережевать незадачливого седока меж своих горбов, случаи, мол, были. Находились и те, кто верил.
Обычно выходило так, что разведывательная команда и первый эскадрон покидали очередную почтовую станцию, а на наше место приходил второй или третий эскадрон, затем четвертый, пятый и шестой, а уж после до станции добирался и обоз. Как таким множеством людей, лошадей, верблюдов и грузов управлял подполковник
Ночевали либо в поле, либо на почтовых станциях. И если офицеры как-то перебивались в домах, где могли выпить чаю из самовара и подремать хоть и в душной, но избе, то простым солдатам приходилось тяжко. Они часто спали прямо в конюшнях, с лошадьми или разбивали палатки. Постоянные трудности вызывали вопросы о еде, фураже для лошадей, починки амуниции. Много часов приходилось проводить на открытом воздухе, а вместо станции мы часто подъезжали к землянкам, прикрытым хворостом, куда набивались, как сельди в бочку.
Полк растянулся. Вдоль него постоянно скакали вестовые и боевое охранение. Мы с Некрасовым неизменно находились во главе всей колонны.
Киргизы также решились испытать нас на прочность. Около двух десятком их постоянно находились с нами. Их называли джигитами. Так-то они оказались народом простым и честным, но для надлежавшего отношения нам следовало заставить уважать себя и внушить почтение. Случай представился, когда один из киргизов на почтовой станции выпил лишнего и за каким-то чертом залез на лошадь одного из гусар и «прокатился» в степь. Искали его долго, а когда нашли чудака, стащили с лошади, надавали по мордосам, а Дика приказал для пущего эффекта выпороть бедолагу.
Почесывая отбитую спину и задницу, протрезвевший киргиз кланялся, что-то лепетал и всеми силами пытался показать, что урок усвоен им на отлично. Данный случай, вроде бы и мелкий по своему значению, мигом стал известен степнякам. Те с первых дней как-то уяснили для себя, что у гусар рука тяжелая и лучше с нами не шутить. Подобные меры внушили несомненное уважение.
В Орске находился особый чиновник, который поставил печать и пометку в документы, какого числа мы здесь проезжали. С этого дня каждому воинскому чину полагалось дополнительное «степное продовольствие» сверх жалования. А оно оказалось весьма ощутимым.
Кроме киргизов, перегоняющих свои стада, нам попадались и купцы. Обычно русские или татары, с товаром из Азии или России на нескольких телегах. Еще был фельдъегерь с казачьей охраной, везущий секретные сведения из Ташкента. В подобных «развлечениях» и скуке тянулись дни за днями.
В воздухе все отчетливее пахло весной. Степь постепенно уступала место пескам. Ночью все еще подмораживало, а между барханами на глаза часто попадался снег. К тому времени я хорошо познакомился с кумысом и нашел, что это просто замечательной напиток. Остальные гусары по большей части воротили носы, считали кумыс напитком варварским, но человек пять все же стали его поклонниками.
Начали появляться первые недовольные. Среди офицеров больше всех раздражения показывал поручик Горлов из второго эскадрона. У него в Петербурге имелась протекция, да и богатых родственников хватало, так что передислокацию полка в такое захолустье он воспринимал как личную трагедию. Воевать он не отказывался, но хотел бы служить поближе к столице, к театрам, дамам и различным развлечениям.
— Я готов сражаться везде, куда Родина прикажет отправиться, но право слово, гусары и Азия — вещь несовместимая, — примерно в таких выражениях критиковал он наш поход.