Черный ход

Норк Алекс

— Пока немногое. И я надеюсь, вы сможете мне помочь, сэр.

— С удовольствием, если сумею. А что именно вас интересует?

— То, чем занимался профессор в последнее время. Но не в общих словах, а по существу самой проблемы. Насколько она, если так можно выразиться, фундаментальна и глубока?

Человек приподнял брови:

— Вы хорошо сформулировали вопрос, лейтенант, — он хмыкнул и скрестил на груди руки, — только… — и явно стал подыскивать слова, чтобы ответ не прозвучал слишком обидно для гостя.

— До того, как пойти в полицию, я закончил химический

колледж. Имею звание бакалавра. Это немного, я понимаю, и время выветривает из памяти прошлые знания…

— Нет, это уже совсем неплохо! — обрадовался собеседник. — Совсем неплохо. Значит, я сумею вам кое-что объяснить. Однако давайте еще раз уточним, к чему вы тянетесь. Вас интересует не только то, чем занималась лаборатория, но и как далеко им удалось продвинуться?

— Совершенно верно, сэр.

Человек еще раз хмыкнул, провел указательным пальцем ото лба к носу и, кажется, определился, с чего лучше начать.

— Должен, однако же, сразу предупредить, что лично я был постоянным оппонентом покойного в научных дискуссиях. И именно потому, что результаты, которые он ожидал получить, связаны со слишком принципиальными вещами.

— Речь шла о методах стимулирования белкового роста?

— Формально, да. Но только формально. Дело в том, что они разрабатывали приемы не столько количественного приращения животного белка, сколько скоростных показателей роста.

— Не увеличивать вес свиньи, а заставить поросенка раньше стать взрослым?

— Вы несколько огрубили ситуацию, но смысл, в сущности, верный. Фотосинтез. Вы, конечно, знаете, что это такое?

Лейтенант довольно кивнул:

— Образование белка растительной клеткой из хлорофилла при взаимодействии с водой и солнечным светом. Единственный процесс, когда появление дополнительного вещества происходит не с поглощением, а с выделением свободной энергии.

— Вот в этом и дело. Однако теперь уже установлено, что фотосинтез возможен не только в растительных, а и в животных клетках. Представляете, какие резервы у такого процесса?

— Простите, животная клетка не обладает хлорофиллом.

— Абсолютно верно, но его можно туда внести.

— Генная инженерия? Однако разве растительные гены могут быть совмещены с животными? Даже мне ясно, что произойдет резкое отторжение.

— И здесь вы совершенно правы, оно обязательно произойдет. А тем не менее, теоретически, существует выход.

— Очень любопытно.

Его собеседник обрадовался, как педагог любознательному ученику.

— Существует уже апробированный в медицинской практике способ преодоления несовместимости. Часто, при отрицательном резусе у жены и положительном у мужа, детский зародыш отторгается генами матери — происходят выкидыши. Нашли неплохое решение: делать маленькие срезки с кожи жены и подсаживать на их место такие же от мужа. Кожа хоть и болезненно, но очень хорошо приживается. То есть начинается борьба на параллельном фланге. И поскольку кожа все-таки приживается, ранее враждебный ген все меньше и меньше начинает восприниматься в этом качестве: он становится узнаваемым и не страшным. Вследствие

этого отторжение плода при беременности уже не происходит.

— Оригинально.

— Да. Однако покойный профессор предполагал использовать более мощную идею. Ему еще несколько лет назад удалось установить, что для любого организма существует иерархия генов по их враждебности.

— Как в жизни? Бывают малосимпатичные нам люди, несимпатичные и совсем неприемлемые? — Последнее слово, вспомнив жену, лейтенант произнес с особенным ударением.

— Превосходное сравнение, коллега! И попробуем от него дальше двигаться. Несимпатичные люди нам тоже в разной степени досаждают, провоцируют отрицательные эмоции. Но что произойдет, если вблизи окажется настоящий враг?

— Я понял. Внимание полностью переключит себя на него, а про тех, мелких мы просто забудем.

Хозяин очень довольно закивал головой и продолжил:

— У каждого организма, помимо нежелательного, существует и непримиримый враг. Скажем, кошачий хищно-определяющий ген никогда не будет принят мышью. И в борьбе с ним ее организм забудет про остальное.

— Иначе говоря, сделанная мышке фотосинтезирующая присадка какое-то время окажется работоспособной?

— Во всяком случае, так считал покойный профессор.

Лейтенант задумался.

Хозяин кабинета любезно решил ему не мешать…

— Простите, сэр, я начал связывать в голове кое-какие факты. Но вернемся, пожалуйста, к лаборатории. Вы сказали, что были научным противником погибшего. В чем именно вы не сходились?

— В двух важных моментах. Во-первых, я полагаю, что такой путь не даст ничего полезного.

— Но Уоррен заявил мне, что экономический эффект может исчисляться по меньшей мере десятками миллионов долларов.

— Чепуха. Фотосинтез будет просто раздувать клетки за счет водокислородных соединений. Вы хотели бы съесть свиной эскалоп, который потом превратится у вас в желудке в стакан водяной жижи?

— А во-вторых?

— С генными исследованиями нужно вести себя крайне осторожно. Существует принципиальная альтернатива: путь долгого, кропотливого изучения или грубого внедрения и прорыва. Я исповедую первый, а они двигались по второму.

— В этом таится опасность?

— Хуже всего, что неизвестно какая.

Вернувшись в управление, лейтенант занялся очень странной работой: изучением той самой детской плетеной корзиночки, развалившейся на отдельные стенки.

Минут пять он внимательно рассматривал это барахло, потом отодвинул его в сторону и направился к дверям капитана.

— Стив? Очень кстати. Полчаса назад звонил губернатор. Я заверил его, что оснований для волнения нет. Надеюсь, ты меня ничем не огорчишь? — Капитан пододвинул тарелку с большими белыми сливами. Такими спелыми, что, не выдержав собственной полноты, они чуть потрескались, обнажив сахаристую мякоть. — Угощайся.

— Сколько ты фруктов сжираешь за день?

— Стив, ты на природе вырос, насосался там витаминов. А я — на асфальте. И все детство страдал рахитом. Ну, еле выжил.

— Выжил все-таки.