Чёрный иней
Шрифт:
Впереди высилась чёрная базальтовая скала, будто коготь какого-то громадного хищного зверя.
26
Когда Крапович приподнялся над люком, заодно отбросив плечом его вторую створку, это едва не развалило их живую лестницу и поставило под угрозу весь план. Теперь ему оставалось лишь покрепче ухватить фашиста и резко дёрнуть его на себя. К тому же он должен был «на противоходе» выскочить на поверхность и остаться наверху. Но немец, оторопело выпучив глаза, инстинктивно попробовал спихнуть Краповича назад. Схватиться за автомат немец не успел, он не успел даже выставить вперёд
Смага не смог унять дрожь напряжённых ног, и, хотя Чёрный стоял незыблемо, как чугунная статуя, человеческая пирамида обрушилась, бросив в чёрную пропасть подвала намертво сцепившихся Краповича и часового. Крапович оказался под немцем и падал с трёхметровой высоты спиной вниз на твёрдый пол подземелья, вырубленного в вечной мерзлоте.
Его спасли ноги Чёрного, ещё не успевшего подняться. Немец оставался сверху и ему на миг почудилось что он сумеет справиться, отчего у него вырвалось победное рычание, и он резко занёс кулак, норовя заехать Краповичу в лицо. Смага пружиной бросился вперёд, заблокировал удар и навалился на часового, пытаясь зажать тому рот. А Чёрный, вытянув ноги из-под кучи тел, обрушил на шею часового удар ребром ладони, после чего тот сразу затих.
— Я знал, что он не трус, — довольно выдохнул Смага. — Трус непременно заорал бы...
— Хватит болтать! Быстро наверх! — поторопил Чёрный, помогая Краповичу подняться на ноги.
Сработали они по-тихому, поэтому сейчас главное было, чтобы из караулки не высунулся какой-нибудь слишком любопытный фашист. Они потеряли целую минуту, и теперь Смага по новой пытался подсадить Краповича.
— Давай, Василёк, давай, родной, — помогал ему Чёрный. Когда Крапович ступил на пол и начал спускать лестницу, Чёрный передал Смаге автомат немца и тот бросил его Краповичу. Ремень с подсумком Чёрный повесил на себя, поясом быстро связал немцу руки за спиной, а рот плотно заткнул клочком его же рубашки.
Смага начал неторопливо запирать замок на люке и негромко приговаривать:
— Stehen!.. Ruhe!.. Nicht umdrehen!.. [10]
Коридор был пуст, и они, прижимаясь к стене, беззвучно двинулись к выходу. Всё пространство освещалось двумя мерцающими лампочками. У каждой двери они прислушивались, но пока ничего подозрительного не доносилось до их настороженных ушей. Даже вой ветра не был слышен.
Аккуратные номера на белых металлических табличках. Аккуратисты хреновы! Можно подумать, что здесь какой-то ихний имперский архив или отдел регистрации могил героев... Где же он... где Григорий? Как определить?.. А может, разнести всю эту контору к такой-то матери, а?! Нельзя. Этим мы только усложним Бате задание.
10
— Стоять!.. Спокойно!.. Не оборачиваться!.. (нем.)
За дверью под номером шесть Смага услышал разговор. Это был монолог — говорил чей-то сонный голос.
— Да, да... это красные, Юрген. Они сидят в нашем подвале... Англичанина забрал шеф и вместе с Петером на собаках повёз к вам... полчаса тому. Так что будь готов... да ты знаешь его... Хипплер, ну... Говорят, вашему обер-лейтенанту есть о чём поговорить с этими английскими джентльменами...
Дежурный телефонист.
— ... А наш доблестный Доктор так отметелил славянина, что теперь Гаевски... да, да, Фриц... вынужден ставить его на ноги... к прибытию «Фленсбурга»...
«Замучили, Гришу, гады! Но он здесь. И это главное! Сейчас, сейчас мы тебя найдём, Гриша! А потом — на баркас, и айда!» Смага постарался выровнять тяжёлое дыхание и упорядочить мысли. «Двинули дальше? Стоп!» — он опять приложил ухо к двери, стараясь не пропустить ни единого слова.
— ... В сейфе Эрслебена? А ваш Роланд — пай-мальчик и ключ, наверно, носит на шее... да... каждая мачта... и сейф?.. В общей цепи?.. Да! Будь он неладен!..
«О чём это он? Подожди! Роланд — это, должно быть, их обер-лейтенант. С объекта... он там командует. А сейф? Наверное, его личный сейф... и нужные нам бумаги именно в этом сейфе. Как он сказал: «Сейф в общей цепи»?.. Какой цепи? Металлической?.. «Каждая мачта... и сейф»... По-видимому, электрической... Ладно, потом разберёмся. А сейчас Григория вытаскивать надо».
Они добрались до того места, где узкие ступеньки вели на второй этаж. Перед лестницей была дверь, на которой вместо номера они увидели табличку с надписью «Амбуланц».
«Санчасть. Вот она! Если дело обстоит именно так, как сказал этот ганс, — «Гаевски должен поставить его на ноги»... то Гриша и на самом деле в санчасти. А Гаевски — это, наверное, фельдшер. Если есть врач, то должен быть и фельдшер. Он и имя назвал... Петер? Нет, это тот, что с шефом поехал... Фриц! Точно. Ну, попробуем?..»
— Думаю, он здесь.
Крапович направил автомат на дверь, а Смага, выждав минутку, словно решаясь, плавно нажал на ручку. Дверь не поддалась, она была заперта.
Тогда Смага постучал, и все трое замерли в ожидании, словно переступив черту, — они выдавали себя, но и на колебания не было времени.
Через мгновение, долгое и, в тоже время, быстролётное, изнутри послышался заспанный голос:
— Кого это затемно чёрт носит? Поспать не дадут... Это ты, Гайнц?
— Фриц, это я, Петер, — прижимаясь к дверям, как можно тише отозвался Смага.
Ворчанье за дверью утихло, и они услышали клацанье замка.
В ту же минуту сверху, со второго этажа, донёсся скрип дерева, и шаги чьих-то тяжёлых сапог взорвались в натянутых нервах.
27
Старшему синоптику лейтенанту Герхарду Туми не спалось. И хотя он давно привык к тому, что день в Арктике сменял ночь лишь номинально (ночью солнце не покидало небосвод), однако какое-то внутреннее беспокойство неизменно терзало его. Он прислушался к дыханию доктора Лангера, спавшего у противоположной стены, достал из пачки эрзац-сигарету «Юнона» и закурил.
«Тихо спит, как девка. А нибелунг просто обязан храпеть! Да он и сам, как фройляйн... Кожа белая, пальцы тонкие, длинные, губки какие-то капризные, а голос, как у продавца галстуков. Недоносок! Я всегда говорил, что солдат не может лечить. Это противоестественное сочетание — мундир с белым халатом. Будто бутерброд с дерьмом».
Надо было проверить посты, два внутренних и два внешних. Телефониста можно не трогать. Теперь, когда на их острове появились диверсанты, необходимо глядеть в оба. Не исключено, что эти четверо в подвале не последние. Пришлось выставить пост и на причале. «Бережёного Бог бережёт» — так, кажется, говорят эти русские свиньи.