Чёрный иней
Шрифт:
Осторожно, стараясь не уронить, Тума снял со спинки кровати ремень с тяжёлым парабеллумом. Он не боялся нарушить сон обер-лейтенанта Лангера, но за другой стеной была комната командира, которого он уважал и даже побаивался. Натянув подбитые нерпячим мехом сапоги, он выпрямился во весь свой двухметровый рост и направился к двери. Он не знал, что сейчас комната командира пуста, а сам Гревер в эти минуты решает тяжёлую и деликатную задачу.
Смага мягко нажал, а через миг со всей силы толкнул дверь, Крапович сразу юркнул в проём, за ним в два прыжка — Чёрный. Последним, завидя огромного размера сапоги, появившиеся на верхних ступеньках,
Гриша?!
За дверью послышалась тяжёлая поступь подкованных сапог. Смага приложил ладонь к губам, давая знак хранить молчание. Чёрный медленно потянул автомат из рук Краповича, потом на цыпочках приблизился к Смаге и оттеснил его от двери.
«Сейчас Пётр «замочит» ганса, но стоит задеть этот стерильный шедевр — он как раз на дороге, — свирепо глянув на шкаф, подумал Смага, — и поднимется кипеш на весь архипелаг».
Он толкнул Чёрного, показывая на шкаф. Тот успокаивающе качнул головой.
Тяжёлые сапоги замерли у двери.
«Судя по скрипу, он весит по меньшей мере центнер... Зайдёт или нет?.. Неужели что-то услышал? Фельдшера ж вроде уложили тихонько».
Тишина становилась всё более гнетущей. Потом послышался стук в дверь.
— Гаевски, откройте. Это лейтенант Тума.
Смага замер. Потом искоса посмотрел на раскинутые руки фельдшера и прервав томительную паузу, глухо отозвавшись:
— Сейчас, господин лейтенант.
Крапович оттащил бесчувственного фельдшера и расчистил место для схватки, пристроив немца у стены. Чёрный немного выждал, после чего начал медленно поворачивать ключ. Смага мигом скользнул в тень двери, за ним — белорус.
«Только бы он не остановился на пороге...»
Лейтенант Герхард Тума сделал последние в своей жизни два шага. Он не успел ни увидеть своих врагов, ни удивиться, ни испугаться, едва лишь он переступил порог, как глаза залила раскалённая лава, а потом наступила тьма. Смага едва успел подхватить двухметрового великана, чтобы тот не рухнул всем весом на шкаф.
— Адпустив грехи... сахрани, Божа [11] , — без особого сочувствия пробормотал Крапович и пошёл к носилкам.
11
— Отпустив грехи... сохрани, Боже (белоруск.)
Чёрный опустил автомат.
— Больших сопляков я ещё в жизни не видал, — разочарованно произнёс он.
— Ты имеешь в виду рост? — Смага удивлённо смерил взглядом немецкого лейтенанта, который вытянулся, сдавалось, на всю длину комнаты. Но, не дослушав ответа Чёрного, поспешил к носилкам, над которыми уже
Под одеялом лежал весь перебинтованный, потный, хоть выжимай, Щербань. Его зрачки расширились от боли, из горла вырывались лишь бессвязные хрипы.
— Гриша, мы пришли, Гриша! — говорил Крапович.
— Не трогай его, Василий, — деревянным голосом произнёс Смага. — Эта сволота неплохо его упаковала. Даже ремнями привязали, чтобы не сбежал. Мы его так на баркас и понесём. Надо только ещё чем-то накрыть. Быстро!
— Подожди, профессор, — остановил его Чёрный. — На вот, примерь, — он протянул ремень с тяжёлой кобурой, снятый с лейтенанта. — И куртку не забудь.
Сам Чёрный переобулся в сапоги лейтенанта. Крапович натянул фельдшеров бушлат, который нашли под кроватью. Там же они обнаружили шоколад, две пачки галет, фонарь и флягу-искусительницу. Всё порассовали по карманам. Нашли ещё один автомат.
— Готовы?
— Будем прорываться!
Неожиданно с носилок раздался слабый голос Щербаня:
— Со мной не прорвётесь, ребята... Послушайте, что скажу, — едва проталкивая слова пересохшим языком, задыхался горячим шёпотом Гриша Щербань. — Их здесь десятка два...
— Уже меньше, — прервал его Смага, но сразу умолк под взглядом Чёрного.
— ... Пост в тамбуре и снаружи, а на чердаке, кажись, станковой... я заметил, когда они меня на мороз... До баркаса дойти не дадут. Оставьте меня... сами уходите в обход... через чердак. Там и лыжи... а я вас здесь дождусь, а может, и помогу чем смогу... изнутри. Они меня больше не тронут, сам начальник запретил... не волнуйтесь. Здесь тепло... а вам куда со мной... Я дело говорю... — он задохнулся и замер.
Все молчали. Наконец Смага придушенным голосом, будто стесняясь самого себя, выдавил:
— Всё это фигня, конечно. Но в одном, братцы, он прав... Мы, лопухи, не учитываем очевидного. Раненый на морозе не выживет.
— Да, в тепле мы окажемся нескоро... Разве что на том свете, так и там, говорят, дубак...
— В этом ты, Пётр, прав, — подхватил Смага, — там ни махоркой разжиться, ни о девушках погутарить... Стало быть тепла мы ему обеспечить не сможем. Выходит?..
Вопрос повис в тревожной тишине. И каждому показалось, что они слышат громкое тиканье секундной стрелки на вялой руке немецкого фельдшера. Крапович наклонился над часами, снял их и положил в карман.
— Скоро очухается, — кивнул он в сторону немца.
— А может, врежем им, чтобы глаза рогом вылезли? — словно раздумывая, сказал Смага. — Они же сейчас все у нас в руках, тёпленькие, а, Пётр? Полтора десятка сонных фраеров — это ж раз плюнуть!
— Ага. Только головы сложить можно. А мы Бате живые нужны. Это во-первых. А во-вторых, того, что мы ищем, здесь нет, оно на леднике. Значит, разумнее не кончать их, а отвлекать. Гонять, как зайцев. И ты это понимаешь не хуже меня.
— Всё так, Петя. Это у меня эмоции... Прости.
Чёрный наклонился к измученному Григорию и осторожно сжал Щербаню ладонь.
— Мы вернёмся, Гриша, это я тебе обещаю, — и, порывисто поднявшись, пошёл к двери. Губы Щербаня вздрогнули и сложились в подобие улыбки. Говорить у него не было сил.
Смага сгрёб все инструменты в одном из шкафов, положил в сумку с большим красным крестом и протянул Краповичу.
— Это столовое серебро, Василий, береги до моего личного распоряжения.
Чёрный осторожно открыл дверь. В коридоре было тихо.