Чёрный иней
Шрифт:
Быстрым движением на ощупь, не отрывая взгляда от мелкой поперечной щелочки в полуметре от себя, он снял с поясного карабина маленькую втулку с кольцом и вогнал её в щель.
«...Слишком легко вошла... Ну и что? Выбора нет! А если сорвусь? Фомич страхует... а там по пути ребро рашпилем... верёвка трётся об острый угол... Перепад? Метров двадцать. Много! Рывок будет дай Боже. Даже Фомич не удержит, сорву и его... полетим вместе. Нет, лететь нельзя!..»
Лоб покрылся холодным потом.
«Спокойно. Не паникуй. Время?.. Сколько я здесь болтаюсь?.. Тихо. Продел верёвку... Ну!»
Он
Начал подтягиваться, осторожно переставляя ноги вдоль стены, подтягиваясь вверх и вправо. Там был спасительный камин {28} !
Вдруг услышал скрип. Это скрипела втулка. Инстинктивно, шестым чувством понял, что через какую-то секунду она выскочит из своего гнезда! Его охватил страх. Он замер и в тот же миг ощутил, как все его внутренности сплелись в тугой ком. А где-то внизу, под солнечным сплетением, вдруг стало пусто и тошно. Конвульсия страха болью отозвалась в висках и пальцах рук, взорвалась безумной жаждой жизни, напоила небывалой энергией, точностью движений, ясностью мысли. Всплеск страха вывел его из состояния отрешённости, вернул волю к сопротивлению, заставил двигаться дальше. Он решился на отчаянный бросок вправо, и растопыренные пальцы нащупали ямку. Он засунул ладонь в углубление, сжал кулак вместо крюка, да — достиг камина! В следующее мгновение втулка с лёгким шорохом выпала из щели.
«Всё! Еще бы секунду промедлил, и всю вертикаль за собой...»
Ему захотелось забиться в какую-нибудь нишу, закрыть глаза... отключить сознание... Он опёрся спиной о камень, уставился на острые вершины. Заставил себя закрыть глаза таким усилием, как будто не мог оторвать глаз от этих невыносимо белых скал.
«...Выходит, это не «мой» склон... Похороны откладываем... После таких подвигов ещё тридцать минут — и отдых...»
Вскоре они благополучно перевалили через гребень и спустились на плато, преодолев пятьсот метров.
Джафар ступил на плотный фирн и едва не наткнулся на немца, который как раз выходил из-за груды камней. Тот стоял на лыжах, опёршись на палки и мигая покрытыми изморозью ресницами. Появление здесь «чужих», судя по всему, было для него полной неожиданностью. Он попробовал было схватиться за автомат, но оружие висело далеко за спиной, и Джафар мгновенным выпадом свалил и обезоружил его. Когда подошли все остальные, Джафар передал Щербе документы немца.
В офицерской книжке было написано: «Гауптман Айхлер Петер».
41
Через час движения в густом тумане группа Чёрного вышла на побережье. Здесь они явственно ощутили дыхание северного ветра, который с каждой минутой усиливался, раздирая туман на белые клочья и унося их на юг. Теперь им нужно было идти вдоль отлогой береговой кромки в том же направлении.
Пейзаж напоминал плохо проявленную фотографию — серые растрёпанные космы, какие-то перемещающиеся белые пятна. Казалось, густой белесый воздух пронизан опасностью.
Они преодолели немногим более километра, когда справа, у самой воды, в разрывах тумана отчётливыми пятнами возникли, как привидения,
Они заметили друг друга почти одновременно. Вскинули автоматы. Четыре на четыре. Для обеих групп мир сузился до горячей узкой дорожки. Взгляды скрестились. Теперь — не разойтись.
Фашисты как раз вытягивали баркас на берег, поэтому сгрудились и открылись сразу всей группой.
Гвоздь попробовал было предупредить Краповича, но крик застрял у него в горле. Василий лишь на миг ощутил безмолвное давление нацеленной на него стали. Дула вспыхнули яркими белыми огоньками и, прошив клубящийся простор, сверкающими трассерами вонзились в оцепеневшего белоруса. Могучий удар оторвал от снега, и поток свинца отбросил уже мёртвое тело назад.
Гвоздь ощутил лихорадочную пульсацию в висках и адскую ярость, которая рвалась из глубин подсознания... Он уже не видел, как бил из-за валуна Чёрный, не слышал, как немцы что-то хрипло и бессвязно кричали, как дробно рассыпались их автоматные очереди, как из-за спины начал стрелять Смага, целясь на звук, как свистели вокруг него пули. Он жал на спуск своего автомата. Жал до тех пор, пока не полетели щепки от баркаса и клочья обмундирования, пока его автомат не отозвался сухим металлическим щелчком...
За час для Краповича соорудили последнее земное прибежище. Выдолбили лёд в разломе и засыпали тело камнями, вот и всё. Ветер сменил направление, и с неба посыпался мелкий колючий снег, тонким слоем укрывая свежую могилу.
Потом, нагруженные трофейным оружием, молча зашагали к баркасу. Смага обвёл усталыми глазами оловянную стылость воды и неба и с наигранной бодростью подытожил:
— Силы дальнего оперативного прикрытия в количестве трёх боевых единиц к выходу на рубеж готовы.
Гвоздь облизал потрескавшиеся губы.
— Что-то настроение у тебя...
— А ты, вижу, приуныл. Погоди Богу душу отдавать. Ещё поживём малёха, — отвернулся от Гвоздя Смага.
— Ещё повоюем... Василий свою лепту внёс, теперь — наш черёд... — сказал Чёрный.
Столкнули баркас в воду. Завели двигатель, и, оставляя за кормой лёгкую копоть, поплыли вдоль побережья на юго-восток. Они не знали не ведали, что ждёт их впереди, но в одном были уверены: теперь атаковать будут они.
Сержант Пётр Чёрный вспоминал, как отдавал штабному лейтенанту ордена и документы, и тот смотрел на него так, как будто видел впервые. Среди бумаг Чёрного было письмо. Он написал его загодя, давно, на случай, если не вернётся.
«... Прощай, сынок. Вырастешь — всё поймёшь. Береги маму!»
«Да, смерть — веский аргумент, когда идёшь на неё осознанно. Вот только жаль, что так далеко от родной земли... До неньки-Украины рукой не дотянуться».
Он в который раз оглядел окружающий простор. Рация, которую немецкий радист оставил на рабочей волне, молчала, как обычный металлический ящик, тяжёлый и бесполезный, и для них, привыкших к визгу и клёкоту рации, это было противоестественно. Причуды высоких широт?
Решили сделать привал, укрывшись в маленькой бухте. Нашли среди камней укромную нишу, натаскали плавника и собрались возле костра.