Чёрный иней
Шрифт:
Он приближался к безопасной зоне, ещё усилие — и полностью исчезнет из поля зрения часового. И тут немец оглянулся.
Немец пристально смотрел в направлении старшины. Потом медленно двинулся навстречу. «Сейчас как шарахнет!.. — промелькнуло в голове. Только не шевелиться... замереть... Слышно тиканье часов... Во рту привкус талого снега. Сколько ещё секунд?.. Вот, на ловца и зверь... Когда это было, чтобы старшина Лукашевич боялся смотреть смерти в лицо!»
Он повернул голову навстречу часовому. Кинжал удобно лёг в горячую ладонь, готовый в неуловимую долю секунды пересечь расстояние, отделявшее немца от старшины. «Вот он подходит. Ближе... ближе... Промаха не будет. Но будут те доли секунды, за которые немец может нажать на спуск... Расстояние всё-таки приличное... Ну?..»
Но немец наклонился, подобрал
«Ну, цыпа! Нервы потрепать вздумал!» — и каменные морщины на лице старшины разгладились.
Когда прижался к каменной куче, то почувствовал себя, наконец-то, в безопасности. Здесь он был недосягаем для часового, хотя тот и мёрз в каких-то десяти-пятнадцати шагах от него.
Распределительная коробка, выкрашенная в белый цвет и слегка припорошенная снегом, была на месте, там, где ей и положено быть, между двумя камнями, и он быстро нашёл ее и открыл. Обнаружил и провод, тянувшийся к заряду. К немалому удивлению старшины провод действительно был помечен, хотя и без этого тянулся отдельно от жгутов и разъёмов. Только маркировка не красная, а голубая.
«По-хозяйски сделано... Да и от кого прятать? От нас? Так они нас здесь не очень-то и ждали... Разве что на всякий пожарный?»
Его пронизало мимолётное искушение перерезать провод ножом, но Батя строго-настрого предупредил, что этого делать нельзя — разрыв электрической цепи мог поднять тревогу. Старшина с мрачным спокойствием вытащил из-за пазухи приготовленную ещё на Большой земле небольшую толовую шашку, вставил детонатор, подсоединил шнур. Оценил расстояние. Взрыв не должен быть чересчур сильным. Кабели и антенна должны остаться в целости и сохранности, иначе всё теряет смысл.
«Ну, вперёд!»
Он легонько сжал зубами верхнюю часть запала, освобождая где-то внутри кислоту, которая за полтора часа разъест маленький крючок, и ударник сделает свое дело.
«Вот так. Чего меня сюда, в конце концов, послали, — зубы скалить, или как?!
Немец так и стоит, стережёт.
«Теперь бы только по-тихому свалить отсюда...»
51
Они выжидали. Щербо наблюдал за объектом, осторожно высовывая бинокль из-за выступа. Группа рассредоточилась прямо над немецким постом, разведанным ими в минувшие сутки и который Щербо рассматривал как стратегический пункт заключительной фазы операции. Скрытно выполнив далёкий обходной маневр, спецгруппа вплотную приблизилась к противнику. Бойцы спрятались в нависших над обрывом скалах, едва удерживаясь на узких полках и карнизах. Джафар и Назаров — за три метра над входом, Гаральд и Ткачук — чуть выше, справа. Они ждали.
План вызрел давно, и сейчас Щербо неспешно обдумывал положение дел, всё больше убеждаясь, что выбранный способ действий правилен. Нигде не нашёл ошибок и начал думать о пленном.
«Не нравится он мне. Даже сформулировать трудно, чем именно... А ты попробуй. Ну, во-первых, я ни на грош не верю в его измученность и немощность. Он явно бережёт силы. Выжидает, следит за каждым из нас, оценивает... Хитрая сволочь. Дать информацию и выполнять приказы — этот путь он отверг, отказавшись отвечать на мои вопросы. Да и купить жизнь ценой рвения предателя — слишком призрачная перспектива. Он понимает, что шансов у него мало, поэтому попробует использовать малейший. А есть ли такой? Ещё раз обмозгуем последовательность действий. Если мы попробуем сунуться на пост до того, как смена караула выдвинется сюда... Сделать это надо обязательно до того, как они выйдут с базы, минут за пятнадцать, иначе всё будет происходить прямо у них на глазах. Километр между станцией и постом они пробегут быстро, минуты за четыре. Вход к посту находится в небольшой ложбине, значит со станции не просматривается, точнее, плохо просматривается. К счастью, ледник посредине выпуклый, что и мешает наблюдению. Таким образом, весь вход откроется им на полпути, когда они добегут до середины. А что же произойдёт, если мы сунемся раньше? Прежде всего, нарушение распорядка — слишком ранняя смена караула сразу насторожит, потому как это из ряда вон выходяще! Второе — если мы всё-таки попробуем использовать пленного, то неизбежно возникнет вопрос, почему смену ведёт не начальник караула, не разводящий, а именно Айхлер? Все внутри, наверняка, знают,
Он опять направил бинокль в сторону станции. До смены караула осталось двадцать минут.
«Только бы нам со старшиной одновременно выйти на объект...»
Они почти не разговаривали, лишь изредка облизывали пересохшие губы и с нетерпением поглядывали то вниз, то на немецкую станцию, примерялись, в который раз прикидывая траекторию прыжка. Рюкзаки оставили на перевале, здесь они им вряд ли понадобятся. Автоматы заброшены за спину и намертво закреплены оттяжками {35} . Пользоваться ими всё равно нельзя, выстрелы перечеркнули бы весь замысел. А вон и немцы подходят.
Смена бежало быстро. Все были одеты по-полярному, с вещмешками и, что досаднее всего, в касках. К тому же ещё и ременная сбруя, подсумки, оружие. И ударить, сдаётся, некуда... Голыми руками не возьмёшь. Ни по темечку, ни в живот, ни по хребту. В бинокль Щербо ясно видел сосредоточенность на их свежих выбритых лицах. «Отдохнули, арийцы... Значит, заварушка будет серьёзной. Но мы порвём их на части. По-любому! К такой фашистской «матери»!»
Тревога не унималась. Он предостерегающе поднял руку, давая знак бойцам, неподвижно приткнувшимся на небольших выступах скал.
Наконец немцы остановились на утоптанной площадке перед постом и, весело переговариваясь, начали снимать лыжи. Было заметно, что перспектива пробыть сутки в относительном безделье и вдали от начальства радовала их больше, чем суетное и шумное пребывание на станции.
Нехитрая солдатская психология была близка и понятна тому, кто наблюдал за ними и кому предстояло прервать эту привычную и будничную процедуру смены караула. Но ни жалости, ни сочувствия к немцам не было. Они уже почти сутки ничего не ели, давно не спали, а за плечами у них был немыслимый многокилометровый переход через снега и скалы. Перед ними был враг, и этим всё сказано.
После условного стука разводящего, когда дверь начали открывать изнутри, прямо на спины немцев сверху обрушились четверо. Пятым немного погодя прыгнул Щербо. Не потому, что запоздал, это было частью плана. Они умышленно атаковали именно тогда, когда рассмотрев стучавшего в «глазок» часовой начал отворять дверь. Ни раньше, ни позже. Тот, кто открывает, несколько секунд будет отодвигать засовы и никак не сможет принять участие в происходящем снаружи. Правильно выбрав время атаки, они распыляли силы противника, били его по очереди.
Джафар и Назаров должны были сразу же по «приземлению» на спины своих «подопечных» прорваться внутрь поста. Ткачук тоже должен был ворваться следом за ними, но только после того, как управится со своей жертвой. Гаральду и Щербе предстояло «зачистить тыл», то есть разобраться с оставшимися снаружи немцами.
Щербо видел, как немцы свалились под тяжестью тел его бойцов — это вам не яблоки Ньютона — как двое неподвижно замерли в снегу, как ударом ноги Джафар распахнул дверь, как ринулись за ним в пещерный мрак Назаров и Ткачук. Всё это он успел охватить, вобрать в себя, пока летел с трёхметровой высоты. Он специально затянул с прыжком, точно рассчитав момент своего старта. Оставались ещё двое.