Черный караван
Шрифт:
— Йылдырым взял… Нечего и говорить!
— Что-о? — Казалось, к горлу Ораз-бая приставили нож. — Ты знаешь что, бай… Ты не поступай по пословице: «Трус спешит вперед».
— А чего мне бояться? — Эрнепес-бай тоже повысил голос. — Еще не родился такой, который мог бы испугать меня! Кто ты, чтобы угрожать мне?
— Ты не задирайся!
— А что ты мне сделаешь?
Казалось, Ораз-бай без дальних слов кинется на Эрнепес-бая. Но, видимо, сообразив, что ему в таком случае несдобровать, он с трудом подавил свой гнев. Перевел дыхание и обратился к окружающим:
— Сарыки, выходи!
Призыв полетел из уст в уста и в считанные секунды разошелся по всей площади. Вскоре десятки всадников выделились из толпы и, собравшись
Окружающие начали уговаривать Эрнепес-бая и Ораз-бая прекратить ссору. Глашатай со слезами в голосе кричал:
— Прошу, ага… Не превращайте праздник в похороны… Не сталкивайте людей… Продам все, что имею, и сам отдам верблюда. Не делайте зла… Побойтесь бога!
Уговоры не помогли. Яростно сжимая плеть, Ораз-бай выкрикнул:
— Если ты так смел, собери своих всадников и приходи послезавтра в долину. Там я тебе покажу, что сделаю. Не придешь, — значит, ты трус!
Он вспрыгнул на коня, которого подвел к нему сын, и ускакал.
Эрнепес-бай кричал вдогонку:
— Приду! Непременно приду! Собери всех своих сарыков… И теке… [43] Я покажу вам, кто такие эрсаринцы!
Глашатай в отчаянии швырнул свой тельпек на землю и сердито пробормотал:
— Не дай бог никому такой радости!
43
Теке, текинцы — одно из туркменских племен.
15
Когда до древнего Балха оставалось с полсотни километров, караван встретили в пустыне представители бухарского правительства. Здесь у них был перевалочный пункт, отсюда грузы переправляли по Амударье дальше, в Бухару. Капитан Дейли спросил, почему не перевозят грузы через Термез. Бухарец насмешливо ответил:
— В Термезе — железная дорога. А где железная дорога, там большевики. Разве можно идти с таким грузом туда, где большевики?
Весь смысл иронии бухарца мы оценили позднее. Хотя города Новая Бухара, Чарджуй, Керки и Термез и входили в состав Бухарского эмирата, в действительности же они были в руках большевиков. В этих городах железнодорожники, создав Советы, взяли всю власть в свои руки. Несмотря на это, мы решили ехать через Термез, а по пути заглянуть в Мазари-Шериф.
Под вечер мы распростились с караванщиками. Позванивая колокольцами, караван пошел на север, к Амударье, а мы на восток — к Балху. Пустынная степь вскоре кончилась, показались селения с садами и пашнями. Свободных земель тут не было, возделаны были даже склоны холмов. Аулов встречалось много, едва минуешь один, почти сразу же появляется другой. Большинство жителей здесь были узбеки. Они явно отличались от туркмен и по своему внешнему облику, и по одежде, и даже по жизненному укладу. Теперь уже не было видно убогих лачуг. По обе стороны дороги рядами шли приземистые глинобитные постройки. Вокруг домов зеленели посевы, сады, огороды. После суровой туркменской пустыни мы, казалось, попали в другой мир. Да и сами узбеки были тише, спокойнее туркмен. Быть может, суровая природа рождает суровые характеры? Возможно, и так. Чем отличаются характер и обычаи бедуинов, кочующих в пустынях Аравии, от характера и обычаев туркмен? Та же пустыня, тот же кочевой уклад жизни. Те же усобицы, кровавая резня…
К концу дня мы въехали во двор купца Бабаджана, близкого приятеля Якуба. Мы передали ему привет от караван-баши и сообщили, что на этот раз сам он не сможет его посетить. Бабаджан встретил нас с большим почетом. Тут же распорядился зарезать барана, приготовить плов. Пришли люди, живущие по соседству.
Меня познакомили с одним стариком высокого роста, атлетического сложения. Звали его Гулам-Хайдар. Он служил в личной гвардии эмира Шер Али-хана [44] . Старик оказался разговорчивым. По его словам, когда афганцы воевали с нами в тысяча восемьсот семьдесят восьмом году, он состоял при самом эмире. И когда эмир бежал из Кабула в Мазари-Шериф, был в составе его охраны. Стараясь оживить воспоминания старика, я спросил его, почему эмир бежал именно в Мазари-Шериф? Старик глубоко вздохнул, покачал головой, словно я затронул самую больную его рану, и заговорил с сожалением:
44
Шер Али-хан — эмир Афганистана (с 1863 по 1879 год); при нём началась вторая англо-афганская война.
— Русские обманули… Белый царь отказался от своих обещаний. А эмир многое хотел сделать.
— Что же он хотел сделать?
— Хотел крепко дать англичанам по зубам. Хотел сделать так, чтобы они больше никогда не совали свой нос в Афганистан. Да не получилось!
— Что, не помогли русские?
— Да… Перед самой войной из Ташкента приехали послы белого царя. Во главе их был генерал. Звали его Столетов. Эмир Шер Али-хан встретил его весьма торжественно. Генерал привез эмиру послание белого царя о дружбе и богатые подарки. Эмир очень обрадовался, что нашел союзника. В то время в Кабул прибыли и люди англичан. Шер Али-хан их не принял. Открыто дал понять, что впредь будет опираться па русских. А англичане— ну, вы их сами знаете… Они сказали: «Если вы не примете наших людей, мы возьмем Кабул». Шер Алихан не дрогнул перед ними. Теперь он был уверен. И вот после этого англичане напали с двух сторон. Русские уехали в Ташкент. Они обещали эмиру, что пришлют пятидесятитысячное войско.
— Пятьдесят тысяч солдат?
— Да.
— И привели такое войско?
— Нет… Куда там! Наши начали отступать. Эмир решил оставить в Кабуле своего сына, Якуб-хана, и ехать к белому царю. Поэтому и прибыл в Мазари-Шериф. Помню как сейчас: стояла зима. Было холодно. Эмира встретил весь народ. Бессчетное множество раз стреляли из пушек. Проклинали злодеев-англичан…
Старик перевел дыхание, отпил из пиалы глоток остывшего чая, вынул из кармана большой платок и вытер лоснящееся, изрезанное морщинами лицо. Затем снова взял в руки пиалу и задумался, словно потерял нить рассказа.
Старик говорил правду. Действительно, приезд в Кабул русской военной миссии во главе с генералом Столетовым настолько вскружил голову Шер Али-хану, что эмир, желая угодить русским, не принял наших предложений, и правительство Великобритании было вынуждено перейти к решительным мерам, чтобы защитить свои интересы… Все это была правда. Но меня удивило одно: когда старик говорил о нас, он совершенно менялся, лицо его наливалось кровью, словно он вспоминал о своем злейшем враге. Я спросил его:
— Видно, эмир думал, что русские лучше англичан?
Старик насупил брови, будто услышал что-то обидное, и ответил хмуро:
— Гм, англичане… Англичане — наши извечные враги. Сколько раз они обрушивали беду на наши головы. Сжигали наши селения и города. Топтали нашу честь. Хотели отнять и достояние наше, и жизнь. Пока осел не покричит, не успокоится. Так и англичане. Если они не воюют, они не знают покоя. — Старик завернул кверху широкую штанину и, показывая свои волосатые щиколотки, продолжал с прежним жаром: — Вот, видите след? Сюда попала пуля. В битве под Джелалабадом. Английская пуля! Слава богу, мне еще повезло. Разве сочтете всех, кто пал жертвой от их руки, помутился разумом, ослеп на всю жизнь? Когда началась война, мне было ровно тридцать лет. Сейчас мне семьдесят без одного. Значит, сколько прошло? А смотрите, след от пули не прошел до сих пор. Но телесная рана — это еще ничто. Есть раны сердца. Англичане ранили наши сердца, оставили огненный след в наших душах. А след, оставленный в душе, никогда не исчезнет, будет переходить из поколения в поколение…