Черный караван
Шрифт:
— У вас не пробуют лечить этих больных?
Он расхохотался, видимо найдя мои вопрос слишком наивным, и ответил:
— Закопать всех живьем в землю — и дело с кондом! Какое еще нужно лечение?
Я не понял, серьезно он говорит или шутит. Видя мое недоумение, он добавил:
— И вообще, кому ты поможешь? Скажем, прокаженным помогли… А что делать с венериками? Куда девать трахомных? Куда отослать чахоточных? Если не смилостивится аллах, всем больным невозможно помочь!
Я только горько улыбнулся в душе.
Арсланбеков тоже вступил в разговор:
— Нельзя ли хотя бы запретить прокаженным женщинам рожать детей?
— Ха-ха-ха! — Сборщик впервые весело
Полковник замолчал. Действительно, как запретишь? Скопище людей с самыми примитивными, грубыми инстинктами… Можно ли требовать от них человечности?
Я все не мог забыть стоящих на том берегу оборванных, жалких детей, представлял себе их страшные язвы и болячки, и меня буквально тошнило. Чтобы отвлечься, я спросил сборщика:
— Есть ли какие-нибудь правила сбора налогов?
Зякетчи вынул тыковку с насом [57] , постукал ею по седлу и, достав щепотку, с гордым видом ответил:
— Для нас закон — слово амлякдара. А для амлякдара — приказ бека… А все остальное зависит от его светлости эмира. Слово его — закон, желание — справедливость!
Должно быть, сборщик вдруг представил себе эмира, — рука его задрожала, и он рассыпал табак. Арсланбеков воспользовался тем, что сборщик немного отстал, и обратился ко мне:
57
Нас — род жевательного табака.
— Он хорошо ответил: «Слово его — закон, желание— справедливость…» Вы, господин полковник, не ищите в Хиве и Бухаре законов и правил. Здесь нет никаких законов, кроме произвола, утвержденного временем и адатом.
Мы доехали до развилки. В это время с северной дороги показалась группа людей на верблюдах и ишаках. Один из них крикнул:
— Поворачивайте назад: дорога закрыта!
Сборщик податей, не останавливаясь, грозно ответил:
— Чего кричишь? Кто закрыл дорогу?
Вожак колонны, старик на огромном белом ишаке, подъехав ближе, склонил голову в знак приветствия и пояснил:
— Не ездите в ту сторону. Говорят, там началась драка между людьми бека и дайханами. Мост разрушили. И будто бы хватают всех, кто появится. Говорят, в Карши приехал сам его светлость кушбеги.
Посоветовавшись с полковником, я все же решил ехать вперед. Мой сап «таксыра» плюс уменье полковника Арсланбекова находить выход из самых сложных положений уже помогли нам преодолеть немало преград. Неужели теперь мы должны отступить?
Каршинский вилайет действительно оказался в огне. В нескольких амлякдарствах произошли стычки между посланцами бека и дайханами. Если бы вовремя не прибыл сам кушбеги и не принял решительных мер, пламя возмущения, возможно, разгорелось бы еще сильнее. Но кушбеги поступил очень умно: первым делом принялся проверять своих подчиненных — бека и амлякдаров. Всплыли наружу всяческие беззакония, взяточничество, произвол. Виновники тут же были сурово наказаны.
Мы увидели это своими глазами. Центром одного из амлякдарств был маленький городок, весь в тени густых садов. Четыре-пять узких улочек, прижавшиеся друг к другу лавочки, чайханы, караван-сараи. В стороне — усадьба амлякдара. Все жители городка собрались там. Мы тоже пошли туда. Посреди двора, на обгорелом пне, опустив голову, сидел жирный мужчина с шеей толстой, как колода, на которой рубят мясо. Он был одет в белую рубаху и штаны, но без шапки и сапог. Обе руки его были связаны за спиной, босые ноги крепко привязаны цепями к черному пню. Под палящими лучами солнца его круглая лысая голова была видна издалека. Внутри и вокруг двора собрался народ — взрослые мужчины и мальчишки, — некоторые даже вскарабкались на деревья.
Подъехав к воротам, мы спешились. Толпа сразу расступилась, навстречу нам выбежали нукеры. Склонив головы, сложив руки на груди, они встретили нас с большим почетом. Взяв с собой Арсланбекова, я направился к дому. Толпа вдруг загудела, со всех сторон послышались невнятные голоса. В это время из дома навстречу нам торопливо вышли трое нарядно одетых мужчин и согнулись почти до земли в поклоне. Чем вызван такой почтительный прием, мы поняли только после того, как вошли в дом.
Толпа, оказывается, ждала приезда из Карши судей. Вчера приезжал сам кушбеги и распорядился наказать амлякдара, а сегодня должны были приехать раис и казий [58] , чтобы судить его. Не назовись мы сами, никто из окружающих не догадался бы, кто приехал. Когда мы вошли и сели, один из встречавших нас (он оказался вновь назначенным амлякдаром), низко склонив голову, покорно приветствовал нас:
58
Раис, казий — судьи: светский и духовный.
— Добро пожаловать, хазрати [59] раис… Весь народ с нетерпением ожидает вас.
Пришлось объяснить ему, что я не раис, а по приглашению эмира еду в Бухару. Наступило легкое замешательство. Но новый амлякдар не растерялся и быстро исправил свою оплошность. Так же почтительно склонив голову, он проговорил:
— Гость пресветлого эмира — гость всей Бухары. Добро пожаловать… Добро пожаловать…
За чаем я спросил у нового амлякдара, кто такой сидит во дворе. Он многозначительно улыбнулся и ответил:
59
Хазрати — ваше превосходительство (узбек.).
— Это Халмухаммед-хан. Вчерашний амлякдар.
— Амлякдар?
— Да… Вчера его посадил самолично его светлость кушбеги. Он должен просидеть так три дня и три ночи. Какая судьба ждет его дальше, ведомо лишь аллаху.
— Значит, натворил что-нибудь?
— Эх, если б какая-нибудь мелочь… Бессовестный человек, за шесть лет наделал столько подлостей! Половину селений совсем вычеркнул из счетной тетради и весь сбор с них клал себе в карман. По своему произволу увеличивал подати, назначенные его превосходительством беком. Жалованье нукеров также присваивал.
Безбожно притеснял народ. Кого избил, кого расстрелял. Словом, натворил дел!
Не дай бог в наше время восстановить против себя народ, — продолжал амлякдар. — Люди переменились, никто не спешит, как прежде, покорно ответить на твоз повеление: «Будет сделано!» С тех пор как в Ташкенте правят большевики, народ совсем от рук отбился. Вот и здесь подняли шум. Его светлость кушбеги сначала хотел усмирить их силой. Прислал из Бухары сербазов. Но и бунтовщики времени не теряли. Тоже послали людей в Керки, в Чарджуй — за помощью. Его светлость понял: тут силой не возьмешь. Направил своих людей, чтобы выслушали жалобы. И раскрылось множество беззаконий. Тогда он прибыл сам и объявил повеление его высочества эмира: сменил всех чиновников, начиная с бека до сборщиков податей, на их место назначил новых людей. И вот на меня взвалили дела этого амлякдарства.