Черный клинок
Шрифт:
Он начал было набирать номер Торнберга, чтобы проинформировать того о подробностях выполненного им задания Яшиды, как из холла послышался какой-то звук.
Положив трубку на место, Ленфант вышел из спальни. Он успел лишь мельком увидеть нечто вроде тени, нечто бесформенное, но обладающее весом, и ощутил, будто к шее приложили холодное полотенце. В следующий миг это нечто швырнуло его так, что он перекувырнулся через ограждение второго этажа и полетел вниз по лестнице.
Первый удар, от которого Ленфант охнул, чувствуя, как что-то у него сломалось, пришелся на середину лестничного пролета.
Ленфант лежал в шоке, настолько сильном, что даже не чувствовал болевых импульсов в мозгу. Он понимал, что ему нанесли очень серьезные травмы, потому что, насколько мог видеть, его рука и нога находились в положении, возможном лишь при переломе. К тому же дыхание давалось с необычайным трудом, а во рту ощущался вкус крови.
Он обдумывал свое положение некоторое время, но как долго – неизвестно, поскольку состояние шока исказило ощущение времени, стерев различие между минутами и часами.
Вдруг он ощутил, что его кожа покрывается мурашками. Что-то двигалось слева от него. Ленфант скосил глаза и увидел, что спускается человеческая фигура. К нему вернулось воспоминание о той силе, которая перебросила его через ограждение второго этажа.
– Здесь везде кровь, – произнес Джейсон Яшида, встав над Ленфантом. – Вы, сенатор, все тут испачкали.
Ленфант попытался шевельнуть рукой, но Яшида придавил ее ботинком.
– Нет, сенатор. Так не пойдет, – сказал он, нагибаясь и доставая у Ленфанта миниатюрный кинжальчик, который тот всегда носил с собой. – И хозяина твоего тоже звать не надо. Я не хочу предупреждать его заранее о нашем прибытии.
Ленфант давно уже отказался от попытки подать голос. Боль стала слишком сильной, хотя странное оцепенение продолжало бороться с ней за господство над телом. В то же время его разум совсем прояснился. С леденящей душу отчетливостью, которая иногда возникает именно в такие моменты предельного стресса, он понял, кто все последнее время столь ловко и хладнокровно расправлялся со всеми этими сенаторами. Правда, лично ему это уже не могло ничем помочь.
– И разумеется, мне нужно сделать так, чтобы вы ему ничего не рассказали. Никогда.
Одновременно с этими словами Яшиды что-то мертвой хваткой сдавило сердце Ленфанта. Его тело дернулось, как лягушка на лабораторном столе, глаза вылезли из орбит, а рот наполнился кровью.
– Бог ты мой, – промолвил Яшида, наклоняясь над ним. – Вы, сенатор, похожи на саму смерть.
– Сколько в год мы платим Ленфанту? – спросил Хэм, изучая вместе с Яшидой подробный чертеж клиники.
– Он получает сто тысяч и право пользоваться, когда ему надо, оборудованием в офисе на Кей-стрит, – ответил Яшида.
Он прибыл на встречу с Хэмом сразу после того, как разделался с трупом Ленфанта. Способ ликвидации практически исключал вероятность того, что следы сенатора будут когда-либо обнаружены, разве что аллигаторам в Вашингтонском зоопарке почему-либо придется не по вкусу какая-то часть его тела.
– Добавь ему до ста пятидесяти и скажи, что мы даем ему машину на выбор. Американскую, разумеется, – сказал Хэм. – Я ценю
Чертежи давали хорошее представление о помещениях «Грин бранчес». На первый взгляд клиника отличалась странной планировкой – три наземных этажа и четыре подземных. Очевидно, что в ходе проведенной по указаниям Торнберга широкой реконструкции основание первоначального фундамента разрушили и вырыли более глубокий котлован.
Но, если вдуматься, все это имело смысл. Наличие в распоряжении Торнберга всякой суперсовременной техники требовало, чтобы штат лаборатории размещался в просторных помещениях, изолированных от света, пыли и инфекции, которые случайно может занести вспомогательный персонал, снующий туда-сюда по лабораторным коридорам. Лучший выход – спрятать лаборатории под землей, а административные и прочие подразделения разместить на наземных этажах, чтобы их сотрудники не имели контакта с исследователями.
Задача заключалась в том, чтобы проникнуть в клинику «Грин бранчес» и раздобыть неопровержимые доказательства: фотографии или компьютерные дискеты. Нелишне было узнать и о характере экспериментов, проводимых там на похищенных и одурманенных наркотиками иностранцах.
– Я хочу лишить отца не жизни, а возможности заниматься бизнесом, – объяснил Хэм Яшиде.
На чертежах реконструированного здания все изображалось очень детально, благодаря чему Хэм и Яшида смогли точно определить, в каких именно помещениях размещены администрация, бухгалтерия, больничные палаты, ординаторские, кабинеты для рентгеноскопии и тому подобное, а какие – из тех, что под землей, – отведены для проведения окутанных тайной биомедицинских исследований и оценки результатов экспериментов.
И тут именно Хэм додумался, как проникнуть внутрь. Он обнаружил на чертежах берущий начало в трех кварталах от клиники старый туннель для электрокабелей, заброшенный после того, как клинику, потребности которой после реконструкции возросли, подключили к недавно отстроенной подстанции. По мысли Хэма, туннель, если только его не заблокировали по окончании работ, выведет их на первый подземный этаж клиники.
Яшида изучил новые чертежи, но так и не обнаружил никаких признаков того, что этот участок изначальных подвальных помещений как-то перестраивался. Они с самого начала использовались для утилизации медицинских отходов, и все здесь осталось в неприкосновенности.
Конец дня Хэм и Яшида провели, вновь и вновь анализируя план своего вторжения, пока не сочли, что не упустили ни одной детали и предусмотрели все мыслимые и немыслимые случайности. Еще полтора часа ушли на то, чтобы собрать все необходимые инструменты, а затем они отправились обедать в гриль-ресторан «Оксидентал».
Поднимаясь по ступенькам к ресторану, Хэм вспомнил тот день, когда на этом самом месте он встретился с Марион, и его вновь охватило чувство утраты. Если ее смерть хоть чему-то его научила, так это тому, что не с каждой женщиной можно расстаться легко и безболезненно. Эта мысль пришла ему в голову как откровение, вместе с осознанием того, каким глупым зеленым юнцом он был, когда клялся прожить всю жизнь со своей супругой, внешне эффектной, но такой пустой внутри.