Черный Легион: Омнибус
Шрифт:
Боги существуют, поскольку мы породили их. Они — наша собственная низость, ярость и жестокость, наделенные формой и облеченные божественностью, так как мы не в силах представить ничего столь могущественного, не наделив его именем. Изначальная Истина. Пантеон Хаоса Неделимого. Гибельные Силы. «Темные Боги»… Простите, но я едва могу произнести последнее из названий, не вынуждая моего писца, терпеливого и прилежного сервитора, несколько секунд фиксировать лишь смех с придыханием.
Варп — это зеркало, в котором кружится дым наших пылающих душ. Без нас в нем не было бы никаких отражений, никаких видимых узоров, никаких теней наших желаний. Когда мы глядим
Эльдар верят, что прокляли сами себя. Возможно, а может и нет. Неважно, ускорили ли они свою гибель, или же возвестили о ней — они оказались обречены в тот миг, когда первый обезьяноподобный человек подобрал камень и с его помощью проломил брату череп.
Мы одни в этой Галактике. Наедине с кошмарами всех, кто жил, надеялся, неистовствовал и плакал до нас. Наедине с кошмарами наших предков.
Так что не забывайте эти слова. Боги не питают к нам ненависти. Они не кричат, требуя уничтожения всего, что нам дорого. Они — это мы. Наши грехи, которые возвращаются обратно в сердца, давшие им жизнь.
Мы — Боги, и созданные нами преисподние — для нас самих.
Мы бежали от Детей Императора и бросили остальных умирать.
Нужно ли мне подробно описывать недостойность нового отступления? Правда, которую я пообещал говорить, состоит в том, что бегство уже не казалось чем-то постыдным. Мы бежали, чтобы остаться в живых, чтобы дать бой в другой раз. Мы не боролись ни за какую высшую цель, и никакая победа не стоила того, чтобы умирать за нее. Наши тела еще дышали, и это было все, чего мы желали. Я еще не сообщал, как вообще пережил падение Просперо. Уверяю вас, после этого я уже не стыдился убегать в очередной раз.
Итак, мы бежали. «Тлалок» был выгодно расположен с самого начала сражения, он все еще располагался близко к границе шторма по сравнению со «Зловещим оком» и «Челюстями белой гончей». Звездолеты Сынов Гора и Пожирателей Миров подплыли еще ближе к разбитому остову, чтобы забрать свои десантно-штурмовые корабли, но Ашур-Кай сразу же отвел «Тлалок» подальше от схватки, зная, что мы будем полагаться на канал. До нас добрался лишь один из кораблей Детей Императора, и пушки «Тлалока» отбили у него охоту к погоне. Нас взяли на абордаж, однако я не увидел никаких признаков того, что захватчики дошли до командной палубы.
Война в пустоте разворачивается по одному из двух сценариев. Оба неторопливы, степенны и ведутся столь же терпеливо, сколь и с пылом и яростью.
Первый представляет собой работу на хладнокровно рассчитанной дистанции, когда корабли стреляют из своих орудий на невообразимые расстояния, проявляя математическую красоту. Имперские звездолеты редко ведут сражение посредством обмена дальнобойными обстрелами, отказываясь при этом от применения мощных бортовых залпов, однако подобное едва ли является чем-то неслыханным. Оно не способствует сильным сторонам Легионов, и нелюбимо большинством имперских капитанов, которые желают обрушить на врагов всю огневую мощь своих кораблей. Но, как я уже сказал, такое случается. Эти битвы с применением математического прогнозирования и расчетов траекторий — сами по себе разновидность искусства, и в них можно одержать верх лишь выведя из строя или уничтожив корабль противника. Чаще всего в них не оказывается реального победителя, а одна из сторон предпочитает бежать.
Пока мы встречались с пленным пророком Фалька и старались уцелеть при внезапном нападении сардара, Ашур-Кай вел бой второго
Эти сражения можно выиграть, уничтожив вражеский корабль, но к чему впустую терять такой приз? Мы говорим о городах в космосе, которые создаются ценой тысяч жизней и миллионов часов на специализированных верфях с бригадами обученных техноадептов и армиями их рабов, зачастую с использованием технологии, ныне утраченной Империумом и его врагами. Нельзя просто взять и отбросить такие соображения. Чаще корабль противника хотят взять в качестве трофея.
Как и в тизканской игре Kuturanga, схожей с терранским регицидом, победа достается той стороне, которая убьет вражеских владык. Абордажные команды целятся в мостик и пробиваются к командной палубе, чтобы прикончить или захватить всех, кто способен управлять кораблем и удерживать его в бою. В Черном Легионе мы стали называть подобное Gha v’maukris — «удар копьем в горло».
Как всегда случается в пустотных сражениях Легионов, защита «Тлалока» свелась к абордажу, и это замечательно нам подходило. Я годами продавал свои умения прочим группировкам — то Механикуму, то в разное время всем Девяти Легионам — и всегда требовал особых условий оплаты. Изредка я соглашался на драгоценное знание. Но никакого золота, никаких рабов и боеприпасов. Чаще всего я брал плату холодным железом марсианских машин войны.
Мы связывали их с сознанием Анамнезис, что давало ей контроль над металлическими телами орды боевых роботов. Никто из врагов, взявших «Тлалок» на абордаж в ходе боя, еще не уходил живым. Мы называли этот разрушительный коллективный разум Синтагмой.
Я сел на свой трон на центральном возвышении и подался вперед, чтобы смотреть на оккулус, пока корабль вокруг нас содрогался. Три киборгизированных раба на платформе пустотных щитов выдавали сообщения, не отрывая взглядов от расчетного стола. Щиты держались. Мы находились слишком далеко от основной схватки, а большая часть флота Детей Императора занималась тем, что добивала корабли Фалька.
Однако абордаж замедлил нас, равно как и то, что Ашур-Кай держал курс, ожидая, пока я войду в канал. На нас нацеливались три эсминца, каждый из которых был под стать «Тлалоку». Их фронтальные орудия рассекали пустоту, а мы шли впереди с пылающими жаром щитами и пытались поднять поле Геллера, прежде чем броситься обратно в шторм.
Сейчас им было нас не догнать. Только если бы мы сделали какую-нибудь глупость.
Именно ее и добивался Леор. Он хотел развернуться, а Ашур-Кай отказывал ему в этом.
— Еще не слишком поздно. Мы могли бы пробиться.
— Могли бы, — отозвался альбинос. — Но не станем.
— На моем корабле почти пятьдесят воинов.
— Как волнующе.
— И больше десяти тысяч рабов.
— Как много.
— Колдун, я тебя предупреждаю…
— Если бы тебе было дело до жизней твоих людей и слуг, то, возможно, следовало еще раз подумать насчет опрометчивого высмеивания вражеского командира, когда тот предлагал свою милость.