Черный марш. Воспоминания офицера СС. 1938-1945
Шрифт:
К сожалению, в половине седьмого платформу заполнила шумная толпа местных крестьян, направляющихся в Бонн или Кобленц со своими пакетами, клетями с гусями, цыплятами и даже поросятами. Все это, без сомнения, предназначалось городским родственникам. Сидеть в поезде среди этого скопления разнообразных плетеных корзин, чемоданов и мешков, среди суетящейся, орущей и смеющейся публики было не просто.
Бонн был первым местом пересадки. Подземные переходы гулко отзывались на топот ног пассажиров, спешивших, как и мы, поймать экспресс на Карлсруэ.
Обстановка в городе спокойная. Очевидно, горожане еще не начали сезон своих обычных воскресных экскурсий. Городские автобусы были пустыми. Франц, прижавший нос к стеклу, должно быть, считал, что дело сделано. Он вдруг повернулся ко мне и заявил, что не собирается сопровождать меня к дому Бригитты. Мы договорились встретиться в семь часов вечера на Главном вокзале.
Он вышел на первой остановке, решив провести полуденное время в каком-нибудь из кинотеатров. Удачи ему… Трясущийся автобус продолжил свой путь с неприятным металлическим скрежетом, и через несколько минут я тоже выбрался из этой жестяной колымаги на углу Шарлоттенплац и Неккарштрассе.
Нечто, о чем я до сих пор не подумал, вдруг заставило меня покрыться холодным потом. Что, если Бригитты не окажется дома?
И даже если она дома, там будут и ее родители! Как я смогу избавиться от них и остаться с ней наедине?
Городской район производил угнетающее впечатление. В нем царила безотрадная, мрачная атмосфера, почти зловещая. Длинные ряды убогих, однообразных домов с балконами, увитыми плющом. Всюду маленькие мишурные магазинчики.
Урбанштрассе, 37.
Я позвонил в дверь и через несколько секунд услышал звук хлопающих ставен над головой.
– В чем дело?
– Фрейлейн Халстед, пожалуйста.
– Она здесь живет. Чего вы хотите, герр?
– Я ее друг. Хочу увидеться с ней.
Глубоко внутри я не был уверен в себе. Как меня примут ее родители? Если бы они только знали! Любовник их дочери пришел навестить ее, словно настоящий жених.
– Входите, герр! Второй этаж направо, – пригласил голос.
Дверь открылась автоматически. Я поднимался по ступенькам, прикидывая, что я им скажу. Через секунду или две я столкнулся лицом к лицу с Бригиттой. Покраснев в смущении, она представила меня пожилой паре, глядевшей на меня подозрительно.
Казалось, моя форма их удивляла. Странные люди. Они выглядели встревоженными, почти испуганными. Затем я вдруг понял почему.
– Петер Нойман, старый школьный друг, – сказала Бригитта.
– Рады видеть вас… герр, – с трудом выговорил герр Халстед.
– Герр Халстед, извините за то, что помешал вам завершить воскресный обед, но мне не часто приходится проезжать через Штутгарт. Хочу провести с Бригиттой послеполуденное время. Вы не будете возражать?
Старик повернулся к дочери:
– Конечно, если Бригитта хочет. Но я…
– Да, папа, – прервала его Бригитта. – Все в порядке. Во всяком случае, мне не хочется гулять с Ханной. Скажи ей, что ко мне пришел гость и пригласил меня на прогулку. Через минуту я буду готова! – добавила она с лучезарной улыбкой в мой адрес.
Через десять минут мы спустились по лестнице. С улицы Бригитта помахала рукой родителям, которые наблюдали, как мы уходим. Я сдержанно держал ее под руку, как подобает достойному школьному товарищу.
Когда мы повернули за угол, я обнял и поцеловал ее.
– Бригитта! Милая… Как долго я ждал этого момента.
Ее губы прижались к моим. Затем поцелуй прервался, и она улыбнулась:
– Петер, родной! Я так хотела тебя увидеть. Месяцами я ждала, что ты придешь!
Я наклонился к ней.
– Ты хочешь этого?
Она слегка покраснела и моргнула в знак согласия.
Мы отправились в небольшой отель на Ольгаштрассе. Регистратор окинул нас удивленным взглядом, вероятно поражаясь нашей молодости или моей форме. Я чувствовал себя неловко, оплачивая номер. Что касается Бригитты, то она покраснела и отвернулась, чтобы скрыть свое смущение.
Женщина-привратница повела нас вверх по лестнице. Мы шли за ней, взявшись за руки. Я едва сдерживал безумное желание рассмеяться. Должно быть, мы выглядели весьма непристойной парой!
Как только за нами закрылась дверь, Бригитта сняла туфли и легла на кровать. Я сел рядом с ней. Она часто дышала.
– Петер. Я так тебя люблю.
Время пронеслось невероятно быстро.
Но с приближением вечера я не мог не спросить ее о том, что беспокоило меня с начала полудня.
– Твои родители, случаем, не евреи?
Она пристально посмотрела на меня, затем побледнела.
– Да, Петер. Я хотела тебе сказать об этом как-нибудь, но какое это имеет значение?
Слезы навернулись на ее глаза.
Я запустил руки в густые волосы Бригитты и повернул ее лицо к себе.
– Никакого, Бригитта. Я люблю тебя.
Часы показывали уже пол седьмого. Пора было возвращаться.
Я проводил ее домой и за несколько минут до семи обнаружил Франца в большом волнении. Он неистово махал рукой со ступеньки вагона поезда, который собирался вот-вот отойти.
В два часа утра мы наконец вернулись в Фогельзанг.
Согласно вчерашним приказам, нам больше нельзя пользоваться умывальниками.
Надлежало пробегать два километра и купаться в горной речке.
Приказы высшей инстанции всегда направлены на то, чтобы закалять наши характеры. Однако те, кто издает такие приказы, сами явно не испытывают желания морозить свои пупки в глубине леса.
По мнению ветеранов, мы еще ничего не видели. Их уже лишали сигарет на долгое время. В июле прошлого года порцию еды уменьшили вдвое на целый месяц в наказание за какое-то нарушение дисциплины. Прошлой зимой их будили по ночам для проведения занятий в глубоком снегу.