Чёрный молот. Красный серп. Книга 2
Шрифт:
– Ну, давай, пионер, за пионерскую организацию! Да не боись, мы в твоём возрасте и не такое пили.
Лёвчик недоверчиво посмотрел вокруг, ища поддержки, но увидел только весёлые, разгорячённые водкой и хорошей закуской лица. Это был какой-то экзамен, и Лёвчик должен был его сдать. Несмелой рукой он взял стакан и поднёс его ко рту. Вопреки ожиданию, запах из стакана был не противный, и Лёвчик решился. Он сделал первый несмелый глоточек и снова, вопреки ожиданиям, не почувствовал никакой горечи. Чувствовался в основном вкус сливового сиропа. Он мягко проходил по рту и стекал куда-то вниз, согревая и чуть обжигая. Было не так страшно и Лёвчик медленно допил содержимое до конца.
– Молодца! На вот, закуси-ка огурчиком.
Дядя Боря протянул ему солёный огурец. Резкий вкус солёного огурца перебил сладость сиропа.
– А теперь пельмешки со сметанкой! И никому ни слова!
Когда дед вернулся в столовую, Лёвчик бодро тыкал вилкой, отправляя пельмени в рот.
Где теперь эти пельмешки, где сироп, размешанный с водкой, сейчас бы Лёвчик с удовольствием повторил бы то сказочное застолье. Он потихоньку отпивал из кружки кипяток. По телу разливалось приятное тепло. Совсем как тогда, когда он впервые пил водку. Даже затёкшим на корточках ногам было уже не так тяжело.
Что же было дальше? Да вернулся дед, дядя Боря посмотрел на Лёвчика, нахмурил брови, на секунду вытянул трубочкой губы, как бы подавая тайный знак. Лёвчик и не думал ничего говорить деду. Следовало всё сохранить в тайне. Дядя Боря может ему доверять, ведь он никакой не шпион.
Мужчины продолжили свои разговоры, а Лёвчик, съев несколько пельменей, обнаружил, что начал слышать голоса, словно через вату в ушах. Голоса растягивались, становясь гулкими и вязкими. Сидящие за столом начали вдруг подниматься то левым, то правым плечом вверх. Лёвчик никак не мог понять, для чего они это делают. Почему нельзя ровно сидеть за столом? Голова Лёвчика начала потихоньку наклоняться, пару раз он клюнул носом тарелку с пельменями, испачкавшись в сметане. Ещё через несколько минут он уже был не в состоянии разлепить глаза, и его лицу стало потихоньку теплее от пельменей. Потом его, конечно, под смех гостей подняли, умыли и уложили спать. Дед успокоил разнервничавшуюся Маню, и мужчины продолжили застолье.
Дядя Боря оказался человеком слова, и назавтра четверо мужчин отправились выпить пива в городском парке, прихватив Лёвчика с собой как прошедшего проверку. Лёвчик уже не помнил, почему Яши не было с ними, но помнил, что был чрезвычайно горд сопровождать деда с его друзьями. Взрослые пили пиво. Лёвчику взяли мороженое и отправили кататься на каруселях. После чего решено было прогуляться до речки. Речка Лучистая неспешно несла свои воды по излучинам и поворотам. Новооктябрьск находился в хорошем месте, на высоком берегу реки. Внизу же обрыв не уходил сразу в воду, а плавно перетекал в пологий бережок с кустами и камышом. В нескольких местах камыш был расчищен и устроены места купания для горожан. Мужчины отошли выше по течению. Дяде Боре и дяде Ване Смирнову захотелось искупаться. Поскольку, кроме нательного белья, на них ничего не было, купаться решили голышом. Оглянулись по сторонам, нет ли поблизости женщин. Раздевшись, оба с криками с разбега влетели в воду и мощно поплыли к середине реки. Дед и дядя Трофим остались на берегу. Накупавшись, крикнули Лёвчику, чтоб принёс им одежду. Лёвчик поочерёдно подставлял им своё плечо под холодные мокрые руки, чтобы они могли, ополоснув ногу у бережка, вставить её в туфлю, не запачкав о песок. Какими холодными тогда казались их руки, и с каким бы удовольствием Лёвчик вернулся бы туда к реке и вновь ощутил бы тот холодок.
Что было потом? А потом они присели в каком-то кафе, заказали чуть ли не всё меню. Официант просто устал бегать, но мужественно носил и носил свои подносы, почуяв выгодного клиента. Да и не промахнулся, накинули ему сверх положенного столько, что Лёвчик не успевал представлять, сколько б он всего себе накупил, попади ему в руки такая сумма. Мужики, как водится, выпили водки, потом водочки, потом водчонки, а когда она стала уже водюсенькой, то и они все стали такие водюсенькие, что Лёвчику смешно было на них смотреть. А что они говорили до этого? Что-то про Испанию. Какой-то Франко, чёрт его разберёт, кто такой. Из испанцев Лёвчик знал только Дон Кихота и Санчо Пансу, ещё был тореадор, который должен смелей бросаться в бой. Нет, Франко он не знал, он был ему решительно неинтересен, как и республиканцы. Что-то там про них писал какой-то Хамингвэй, но Лёвчик такого тоже не знал. Наши советники, которые не совсем советники. Ну, здесь всё ясно, страна советов у нас. Если кому что неясно, то всегда посоветовать можем. Нужно новое вооружение, с этим тоже всё ясно. Сколько раз уже они с Яшкой клянчили обновить им их арсенал поломанных ружей и сабель. Новое вооружение очень важно, здесь он полностью согласен. И товарищам нужно помочь. Ну конечно, сам погибай, а товарища выручай. Вот, кажется, дядя Трофим и уезжал помогать товарищам. А потом, в один из дней, вернувшись из школы, он увидел серого от
Вода в кружке почти остыла, и Лёвчик, допив её, поставил кружку в угол и стал вновь мерять шагами камеру. Он уже понемногу стал привыкать к камере и начал обращать внимание на инициалы, выцарапанные на стенке. Среди множества комбинаций букв и цифр его внимание привлекли «КСШ» и через тире число 38. Мозг автоматически выдал: «Кукуй Самуил Шаевич 38-й год». Могло ли такое быть, что дед тоже был в этом карцере или это кто-то другой с такими же инициалами? Ответа на вопрос не могло быть в этой сырой тоскливой камере. Можно было лишь строить предположения. Опять откинулась кормушка и невидимый голос произнёс:
– Арестованный, сдайте кружку. Можете откинуть полку и лечь спать.
Измученный Лёвчик откинул полку и забрался на неё прямо в ботинках. Он ворочался и так и эдак, пытаясь примоститься на жёстких холодных досках. Долго лежать в одной позе было невозможно. В конце концов, он всё же нашёл мало-мальски приемлемое положение на боку, подложив одну руку под голову, второй прикрывая лицо от слепящей лампочки, а одну, согнутую в колене ногу, подставил под другую. Рот погрузил в разрез рубашки и, вдыхая через нос, все выдохи делал внутрь рубашки, с трудом пытаясь согреться собственным теплом. На какое-то время ему это удалось, и он беспокойно задремал. Каждые несколько минут он просыпался то из боязни свалиться с узкой полки, то от холода. Но всё равно, это было лучше, чем не иметь возможности вытянуть ноги и дать им небольшой отдых.
Лиза, когда она успела сесть за его парту? Уроки! Нужно дать ей списать! Наверняка, она не сделала уроки и поэтому села рядом с ним. Но почему она уходит? Опять исчезнет, как тогда, не сказав ни слова, не оставив записки. Какие только гадости он про неё не слышал, но ничему не верил. И даже если что-то и было, то он же простил её за всё, он так и собирался сказать ей при встрече. Но она так внезапно исчезла тогда и сейчас тоже вышла из класса, ничего не сказав и даже не обернувшись.
Сколько Лёвчик так проспал или продремал, он не имел представления. Казалось, что он только закрыл глаза и провалился в зыбкий сон, как через распахнутую кормушку зычный голос скомандовал:
– Подъём! Пристегнуть полку! Приготовиться к оправке! Лицом к стене! Руки за спину! Голову опустить! По сторонам не смотреть! Ни с кем не разговаривать! За нарушение будет продлено содержание в карцере! Пошёл!
Лёвчик шагнул за пределы камеры и двинулся по коридору в сопровождении конвоира. В тюремном коридоре было намного теплей. Затёкшие ноги плохо двигались, пальцы ног были ледяными, и Лёвчик чувствовал этот лёд, уколами отзывавшийся на каждый шаг. Лёвчика ввели в уборную. Три дырки в полу и одна раковина с краном.
– У вас пять минут.
Конвоир остался снаружи. Лёвчик попытался пристроиться над дыркой, но опорожнить кишечник было нечем. Отлив, он подошёл к раковине, ополоснул руки и умыл лицо. Потом несколько раз набрал воду в пригоршню и выпил. Вода была холодной, с непонятным привкусом, но с того часа, когда Лёвчик выпил кружку кипятка, прошло уже много времени, и он понятия не имел, когда удастся попить в следующий раз.
– Закончить оправку! Руки за спину! Голову вниз! Пошёл!
Позвякивая ключами, конвоир вернул Лёвчика в камеру. С гулом захлопнулась дверь, и Лёвчик вновь остался один на один с въедливой лампочкой. Опять прогулка взад и вперёд, бесплодная попытка считать шаги, и промозглый холод, забиравшийся в каждую клеточку его тела. Он не представлял себе, сколько времени прошло после оправки, но скрипнула дверь, ему опять приказали встать к стене и наконец повели в камеру. В этот момент он понял, что провёл в карцере сутки. Лёвчик думал, что его будет преследовать страх войти в камеру после вчерашнего инцидента, но заключенные жили своей жизнью, на него никто не обратил внимания. Он подошёл к месту, отведённому ему вчера старостой камеры, и удивлением увидел свою сумку, стоящую на его спальном месте. Лёвчик поднялся на третью полку и открыл мешок. Еда и мыло отсутствовали, зато всё бельё было в сохранности. Вскоре начался завтрак, после которого Лёвчик залез на свою третью полку и, прикрывшись грязной подушкой от лампочки, стал погружаться в сон. Засыпая, он успел подумать, что здешняя лампочка (его место находилось прямо прямо под ней) была родной сестрой карцерной, светила так же беспощадно и резко.