Черный паук
Шрифт:
Подбежал запыхавшийся Чума, присел на корточки, ткнув в землю багор. Поглядел с жадным любопытствои и злобно ощерился:
– Ты, что ли, и есть тот Паук? Больно плюгавый какой-то. Знаешь, что я сейчас с тобой делать буду?
– Леня, - запыхтел над ухом боец, - давай его, суку, в огонь закинем. Пускай сгорит, как мамуха евонная.
– Пшел вон, - Чума не глядя отпихнул бойца, - без сопливых разберусь. Ну что, козел, - снова уставился на Славку, - думал, все, смотался, да? Думал, уцелел, жить будешь?
– Он ткнул его в грудь острым концом багра. Эй, не больно что ли? Вот гад, - поднялся на ноги, - не чует ни хрена. Сдохнуть, никак, собрался?
Тут где-то поблизости раздались громкие крики. Люди
– На ящики лейте, чтоб не загорелись! Один ствол на крышу для охлаждения! Пену в окно! Давай машину ближе!
Славка оставался по-прежнему безучастным. Туповатый багор не пробил насквозь кожаную куртку, но удар был сильный. А боль ощущалась приглушенно, её не надо было преодолевать. Помутившимся сознанием Славка понимал, что жить ему осталось недолго, и нисколько не расстроился, приняв это как данность. Если бы, взойдя на вершину, он на спуске сломал ногу и лежа в снегу решал, что делать, то принял бы самое простое и очевидное решение расслабиться и не сопротивляться. Быстрей замерзнешь - раньше отмучаешься. И он закрыл глаза, стараясь ни о чем не думать. Голова кружилась, сознание покидало его.
– Хватайте эту падаль и волоките за мной!
– скомандовал Чума, вскинул багор на плечо и потопал в сторону высокого навеса.
Его бойцы, побросав дреколье, схватили Славку за руки и прямо по земле поволокли следом. Похоже, прославленный Паук находился при последнем издыхании и был абсолютно неопасен. Под железной крышей навеса располагалась площадка для погрузки-выгрузки мелких грузов. Крупногабаритное должен был ворочать козловой кран на главной площадке. А здесь по центру слегка выгнутой крыши была закреплена рельс-балка с мощным тельфером.
Славку бросили на грязный асфальт прямо под тельфером. Метрах в трех над ним висел крюк. А вот пульт управления находился в противоположном конце площадки. Кабель от него к двигателю тельфера был подвешен на кольцах к проволоке, натянутой вдоль рельс-балки.
Чума схватил стальной багор за конец и, крякнув, вскинул над собой, ловко зацепив кольцом за крюк. Славка безразлично смотрел, как над ним раскачивается острие с приваренным сбоку крючком, тоже заостренным. Над ним склонился Чума, морщинистый, в свои тридцать семь выглядевший на все пятьдесят - наркотики ведь не омолаживают. Он щелкнул кнопочным ножом. Коротенькое лезвие, всего сантиметров шесть-семь длиной, чтобы в случае чего эксперты не признали холодным оружием, было отточено остро, как бритва.
– Ты понял, змей гадючий, что я с тобой сейчас делать буду? Я с тебя шкуру буду снимать. Всю спущу и голым в Африку пущу! Жалко, соли нет, а то бы я тебя ещё сольцой посыпал или перчиком красным. Вот бы ты сплясал напоследок! Эй, - обернулся к своим бойцам, - где-то там должна быть коробка такая с кнопками. Давай, найди, понажимай, крючок опустить надо.
– Какие кнопки-то?
– непонимающе спросил один из бойцов.
– Вот, блин, волки дикие!
– рассердился Чума.
– Сразу видать - на промзоне не торчали, ни хрена не мурмулят в механике. Ты найди их вначале, кнопки, а потом выступай. Тут ещё рубильник может быть выключен, тоже ищите.
Он ещё поругался, не обращая на Славку внимания, даже вовсе повернулся к нему спиной. Похоже, понял, что тот больше не воин. К гулу пламени бушевавшего неподалеку пожара присоединилось шипенье воды, заливаемой в огонь.
– Ну, нажал!
– донесся крик из дальнего конца площадки.
– Есть, что-нибудь?
– Чего ты нажал, блин?
– раздраженно заорал Чума, сделав в его сторону несколько шагов.
– Клопа давишь, что ли, в натуре!
– Тут написано "вперед"!
– донеслось издали.
– А на хрен мне вперед?
– разъярился Чума: - Ты мне крюк вниз
– пояснил ещё раз, добавив для ясности полдюжины матерков.
– Ну, давлю!
– послышалось в ответ.
– Один хрен - ни хрена!
– Тогда рубильник ищите. Неясно, что ли, - фаза вырублена!
– брызгал слюной Чума.
– Лохи колхозные, шевелить надо рогом, а не клопа давить грязной задницей!
Радостный вопль и громкий щелчок известили, что рубильник найден и включен. Почти тут же над головой Славки с лязганьем дернулся тельфер, загудела лебедка, и багор пошел вниз, медленно вращаясь вокруг оси: в одну сторону, замер, начал вращаться в противоположную.
– Хорош!
– заорал Чума, когда острие багра заколыхалось в полуметре от славкиной груди.
Естественно, его боец на окрик среагировал с запозданием. Когда лязгнули контакты, и лебедка выключилась, красный пожарный багор почти упирался в грязную кожанку лежащего Славки. Рядом уже стоял другой подручный Чумы, который бегал к рубильнику.
– Ну, вот, - удовлетворенно ухмыльнулся Чума, - сейчас ты, как рыбка, на кукан воткнешься. Жалко, здесь пилорамы нет, а то бы я тебя, падлу, на шпон распустил и фанерок паркетных склеил.
– Он хотел схватить Славку за волосы, но они были слишком короткие, выскользнули меж пальцев, и Славка стукнулся затылком об асфальтовый пол.
– Ладно, - с угрозой сказал Чума, за ребро подвешу, в натуре. Понял? А глотку заткну, чтоб не орал. Так что, ежели сказать чего хочешь, говори, потом такого случая уже не будет. Я, конечно, твоих последних желаний выполнять не собираюсь, а послушаю с удовольствием. Особенно, если ты расскажешь, где мои денежки лежат. Я, может, тебя и мучить не стану после этого. Чик по горлышку, - он поиграл ножом перед глазами у Славки, - и отдыхаешь. Так я слушаю уже, - он наклонился, повернулся ухом, приладив к нему ладонь.
– Отпечатки...
– прошептал Славка.
– Чего, чего?
– Чума наклонился ниже.
– Чего бормочешь? Не понял.
– Отпечатки... на рубильнике, - прошептал Славка, - пальцы...
– Во, блин!
– восхитился Чума.
– Об нас заботится! Ты, - повернулся к бойцу, - не просекаешь, что ли? Бегом на рубильник и оботри свои пальчата, чтоб их менты потом не сняли оттуда.
Славка приходил в себя. Звон в голове утихал, зрение приобретало резкость. Какое-то количество крови он, конечно, потерял, но порезы и раны запеклись, а простреленную ногу он вовремя перетянул ремнем. Он уже чувствовал все свое тело, руки и ноги слушались его. Вот так же он приходил в себя после приступов горной болезни, когда от недостатка кислорода, пониженного атмосферного давления, мороза и усталости наступал полный упадок сил и абсолютное равнодушие к своей судьбе, а потом, когда, преодолевая собственное бессилье, все же спускался ниже по склону горы, снова появлялись силы и желание жить.
Вот и сейчас каждая секунда работала на него. Обрывки мыслей, вспыхивающие в мозгу, становились связней, выстраивались в надлежащем порядке. Он сумел быстро оценить ситуацию и тянул время, чтобы окончательно прийти в себя и суметь что-то предпринять. Умирать уже категорически не хотелось.
Чума оценил ситуацию прямо противоположно. Он привык к тюремно-бандитским нравам, что никто не смеет дергаться, когда авторитет отдает распоряжения. Привык, что страх парализует жертву, и она покорно, как овечка, ждет развязки. И сейчас он затяжку времени истолковал в свою пользу: мол, Паучок смирился с неизбежной смертью, но хочет от мучений избавиться, вот и угождает. Даже про отпечатки пальчиков вспомнил и отослал бойца. Явно хочет один на один рассказать, где денежки стыренные закурковал. И Чума уставился Славке в глаза своим страшным рентгеновским взглядом, как удав перед обедом.