Черный принц
Шрифт:
Вейгела присела у ската, обняв колени, и, чуть наклонив голову, смотрела на лебедей застывших в воде, как нефритовые фигурки на стекле. Она скорее слышала, чем видела, как время от времени перепончатые, совсем утиные лапки птиц делают два-три движения под водой. Их движение возмущало глянец поверхности, и отраженные в воде густое синее небо и курчавые облака покрывались рябью. А после снова все застывало. Застывала вода, лебеди снова обретали недвижимость камня, видимость которой разрушало лишь их медленное, сонное дрожание век, и сад, казавшийся живым от неумолчного пения птиц и журчания воды, обретал покой. Только сердце Вейгелы не было покоя.
С кряхтением, показавшимся оглушительно громким на фоне стеклянной тишины, на островок в центре пруда выполз лебедь, отряхивая лапки от воды. Вейгела потянулась глазами к круглому остову и заметила стоявшую на нем фигуру, недвижимую и торжественную – настолько торжественную, насколько может себе позволить быть только мрамор, принявший не только форму и черты, но и несущий в себе частичку света великого человека. Со своего постамента, покорно склонив голову, на воду смотрел Войло Фэлкон.
Вейгела поторопилась встать и, отряхнувшись от приставших к одежде травинок, присела в приветственном жесте, в котором невольно отразилась вся ее королевская порода, веками складывавшаяся из новой и старой крови. В породе этой отразился и сам Войло.
– Дедушка, – тихо произнесла она, сопровождая свой жест поклоном, как бы извиняясь за невнимательность.
Известно было, что основатель династии был невысок и щупл, и в этой скульптуре автор явно польстил ему. И все же это была прекраснейшая из скульптур их прадеда. Он не был на коне, как часто было принято изображать великих полководцев, и в позе его не было ничего воинственного. Войло был изображен мягким, степенным юношей с лицом, достойным лика святого, без короны, без регалий, его высокий лоб пересекал венок из лавра с золотыми листьями, ярко сверкавшими даже в тусклых лучах заходящего солнца. Он держал на пальце бабочку, под его легким плащом, складками спускающимся к ногам, прятались нежные лилии, и лицо выражало смирение и прощение, которых, однако, удостоилось мало людей из числа его врагов.
Войло Фэлкон вошел в историю как великий стратег и справедливый король. Это был один из любимейших королей, с которого срисовывали немало книжных образов, и чья жизнь легла в основу многих сказок и притч. Он пришел в эпоху, когда Аксенсорем разлагался: когда было много убийств, интриг, разврата, алчности и грязи, а между людьми не было ни дружбы, ни согласия, лишь союзы, известные своей продажностью и недолговечностью. Войло взял столицу и сверг короля, и жесткой полновластной рукой обрубил ветви, дававшие плохие плоды, и привил к дереву их страны новые нравы, и было много горя, но и много плода. Степенность, грация, простота, строгость и искусность, которыми славился Аксенсорем, – все это основал юноша, на которого смотрела Вейгела, юноша с тонкой красотой и стальными нервами, с милосердной улыбкой и выражением глаз, похожим на взмах клинка. Весь Аксенсорем был его отражением.
«Дедушка, – мысленно обратилась к нему Вейгела, чувствуя, как ее глаза наполняются слезами, – тебя так не хватает нам».
Для детей большое горе видеть несправедливость, и Вейгела сильно переживала теперь, когда ее брат был так далеко. Без того, кого она всегда защищала, из-за кого рано повзрослела и слишком рано слишком много стала понимать, она чувствовала
Вейгела отошла от пруда и села на скамью у самой ограды, увитой лозами вьюнка. Она больше не была одна и невольно приняла позу, которую ей предписывал дворцовый этикет.
Утром краем уха она слышала от министров, посещавших королеву, что алладийские корабли с делегацией из Роя, которые должны были прибыть в Гелион, задержали на пропускном пункте у Пальстира. На корабле кто-то заболел. Министры потребовали королевскую подпись и за отсутствием короля обратились к королеве-регентше. Сол долго не решалась ставить свою подпись, но ее, в конце концов, переломили и через три дня алладийские корабли должны были пристать к Гелиону. Вейгела сходила с ума от того, как неправильно было все происходящее. После войны в общем горе поражения они должны были объединиться, но на деле лишь больше разобщились и назревший гнойник стал болезненно напоминать о себе, готовый прорваться.
– Вегла! Вегла!
Вейгела оправила юбку нервным движением, убеждаясь, что она не выглядит неряшливо. Это был один из редких жестов, который выдавал ее внутреннее смятение: в минуты слабости она всегда незаметно поправляла одежду, будто уверенность в безукоризненной чистоте и изящной прелести складок ее одежды придавала ей если не сил, то уверенности, делая ее больше в собственных глазах. Впрочем, так оно и было. Непритязательная грация, к которой относили при дворе неторопливость и скупую выверенность движений принцессы, ее открытый смелый взгляд и снисходительную, но все же очаровательную улыбку, приобретала в глазах людей вес тем более больший, что подчеркивалась она умением носить самые сложные монохромные наряды; это делало Вейгелу не ребенком, а особой королевской крови.
– Я здесь! – крикнула Вейгела, поднимаясь со своего места и складывая руки перед собой так же, как делала их мать.
Астра выбежала с тропинки, по которой не так давно спустилась Вейгела.
– Вот я! – закричала она, и старшая принцесса засмеялась от ее неряшливого, умилительного вида. Сложная прическа сбилась, маленькие косички свисали вдоль нежных, теплых щек и вся она была теплой и мягкой, как персиковый цвет, по которому Вейгела безошибочно узнавала сестру даже в густой толпе.
– А вот я! – вторя ей, крикнула Вейгела, раскрывая объятия. Астра кинулась к сестре, обнимая ее маленькими ручками, в которых по-прежнему сжимала книгу. – Что это у тебя?
На обложке золотыми буквами изгибалась знакомая надпись: "Сказания Подлунного царства".
– Сказки! – ответила Астра, показывая титульную страницу.
– Зачем же ты носишь их с собой?
– Я хотела, чтобы мама…
Тут Астра осеклась и надула губы. Она была капризной и имела привычку заканчивать предложение не словами, в которых была не сильна, а гримасой.
– Почему же ты искала меня? – мягко спросила Вейгела. – Хочешь, чтобы я тебе почитала?
Астра пожала плечами, напуская на себя безразличный вид и продолжая дуться. Она хотела, чтобы ей почитали, рассказали сказку, сказали, что все будет хорошо, потому что чувство тревоги в эти дни было частью жизни, той самой жизни, которой живут во сне, по утрам, в минуты опьяняющей радости, перед отходом ко сну. Везде было предчувствие беды, и люди жили с оглядкой на неясную тревогу. Для Астры, болезненной и слабой, было тяжело выносить угнетающую своим тяжелым ожиданием обстановку на Энтике.