Черный принц
Шрифт:
Бунт на Давидовых рудниках был одним из самых жестоких за последние двадцать лет. В процессе его подавления многие были убиты, и из колонии в сто голов осталось не более пятнадцати человек, казнь над которыми собирались совершить прилюдно. Обычно гильдия не проверяла выполняемость своих правил, так как выполнение устава обеспечивало прежде всего безопасность самих лордов, но хозяин Давидовых рудников любил обставить свои дела так, чтобы о них знало как можно больше людей, и пригласил комиссию, которая должна была подтвердить при необходимости правомерность действий барона (он боялся огласки, потому что метил на высокий
В жестокости нет ничего удивительного, она лишь способ поддержания дисциплины. Это не наказание взбунтовавшегося раба, а награда лорда, сумевшего его подавить.
Сечь закончилась. Наемники гильдии еще не успели унесли тела с помоста, как на нем уже возвели виселицы. Щелкнул замок ошейника, и на красную полосу, оставшуюся от горячего металла, накинули прохладную петлю. Палач услужливо спустил для меня веревку: я была слишком низкой.
За моей спиной возвышались изрытые дикие скалы – я чувствовала их присутствие по стону камней и свисту пещер. Годами они нависали надо мной, как непреодолимый рок, как гнетущее чувство страха, которым они напитались за годы существования колонии. Долгое время я боялась оказаться погребенной под завалом, и теперь, когда этот страх исчез, скалы Давидовых рудников казались даже родными: они были известны мне лучше, чем что-либо другое на земле. Теперь я видела, что они несуразны. Время и работы в рудниках изуродовали их, многочисленные обвалы прижали к земле. Они были уже не могучими скалами, а насыпями для добычи золота.
Упал первый стул.
Высоты платформы не хватало, чтобы отнестись к рабам гуманно, и вместо того, чтобы переломить им шею, палач оставлял их задыхаться в петле. Передо мной было пять осужденных, и я долго ждала своей очереди, слушая, как свистят судорожно сжимающиеся глотки. Когда рядом со мной упал последний стул, я закрыла глаза и отвернулась. Молодой раб гортанно хрипел, борясь за свою жизнь, трясущимися руками скреб веревку, сдирая кожу о грубое волокно, но петля лишь сильнее сдавливала его кадык.
Мимо пролетела бабочка. Наверное, кто-то случайно привез в карете.
– Девочка, – вдруг послышалось из толпы.
Я посмотрела вниз на крепко сложенного мужчину в красной рубашке. Он стоял, облокотившись на помост, когда все присутствующие, даже рабы, брезговали подходить слишком близко, точно боясь, что беда зацепится за полы их одежд. Встретив мой вопрошающий взгляд, он улыбнулся:
– У тебя красивые глаза.
Его насмешка показалась мне оплеухой. Если бы я родилась с обычными глазами, может, и жизнь моя сложилась иначе.
Наконец, юноша рядом со мной перестал дергаться, и крепкая нога палача уперлась в край моего табурета. Я с завистью подумала, что если бы мне было уготовано дожить до двадцати, то у меня обязательно были бы такие же крепкие ноги.
Табурет качнулся, и я невольно сделала шаг назад, встав на мыски. Сердце рвалось из груди, и вдруг стало так страшно, что я почти забыла, как дышать. Все тело напряглось и вытянулось вверх, пытаясь
Вдруг ступню свело судорогой, и пальцы ног заскользили по накренившемуся табурету, оставляя кровавые полосы.
– Я покупаю ее.
***
Табурет неуверенно встал обратно. Палач отступил, оглядываясь в сторону хозяина кровавого банкета. Глубокий вздох опалил легкие, и к сердцу подступило сладкое, тревожное чувство. Это была надежда.
– Герцог Вайрон, вы не можете, – голос был настолько мягким, что казался даже скользким. – Она приговорена к казни, и…
Что герцог делал в таком месте?
– Скажите цену, и я заплачу ее, – мужчина, стоявший у помоста, косо смотрел на меня. – В конце концов, она – рабыня и существует только для того, чтобы делать на ней деньги. Если вы откажетесь продавать ее, то вам придется ее убить. Если вы примете мое предложение, то она все равно исчезнет, но при этом принесет вам определенный доход. Комиссия ведь не будет против?
В Рое титул герцога мог принадлежать членам лишь двух семей: императора и человека, стоявшего во главе ордена Белой розы. Обоим отказать было одинаково непросто.
– Я думаю, – сказал богато одетый мужчина из толпы, – члены комиссии сойдутся со мной в том, что решение должен принять барон Штерн. Предложение герцога Вайрона никак не нарушает устав нашей гильдии.
Я смотрела вниз, вжав голову в плечи. Петля все еще щекотала мою кожу, но я ее не замечала. Табурет под ногами был таким же, как минутой ранее, и все же другим. Тогда он был ровным и крепким, сейчас я чувствовала, как он шатается и колется. Тело налилось болью, и все-таки оно было легким, как перышко. Природа изменившегося мира заключалась в одном слове. Надежда. Это жалкое, эгоистичное чувство, выпустило на волю отступившую на время боль, и голод, и жажду.
Меня, рабыню, не самую сильную и не самую красивую, хотел забрать герцог Вайрон – это было невозможно, но это было так. Этот был первый человек в государстве после императора. Разве я была достойна служить у него?
Но Вайрон упорно стоял на своем.
– Учтите, герцог, вам это дешево не обойдется, – прошипел Штерн.
– Не волнуйтесь, – герцог отмахнулся, – я верну все с процентами от нашей сделки. Договор ведь еще не подписан.
Штерн махнул рукой, и меня грубо сдернули с табурета. Я упала, не в силах стоять на ногах, и сильно ударилась головой. Перед глазами все пошло кувырком. Меня подвели к барону и вручили ему огрызок веревки.
– Что ж, герцог, вы правы, я погорячился, – уже другим тоном сказал Штерн. – Такая маленькая девочка… Какой вред она могла причинить моим людям? Примите ее в качестве подарка в честь нашей сделки.
– Буду очень рад, барон, сотрудничать с вами, – я слышала, что герцог улыбался, но веревки он не принял. Слуга, бывший рядом с ним все это время, учтиво протянул руку, чтобы забрать обрез у барона. Получив веревку, он взвалил меня на плечо и пошел за герцогом.
Неподалеку на сельской дороге стоял длинный кортеж из экипажей. Герцог сел в карету, оставив со мной своего слугу, и велел кучеру ехать. Слуга пропустил меня в крытую повозку и нырнул следом. Повозка тронулась.