Черный пролетарий

Гаврюченков Юрий Федорович

Жёлудь опять стушевался. Девка крутила им как хотела. Скажи она сейчас остаться, он бы остался.

— Не ссы, не захомотаю.

Пролетарские шутки были ему внове, но не показались обидными. Он даже находил в них определённое вульгарное очарование.

— Пойду я, — пробормотал он. — Не прощаемся.

— Ладно, пока, — великодушно отпустила его девка и добавила старинную формулу расставания: — Созвонимся.

На Жёлудя вдруг накатило что-то из глубин родовой эльфийской памяти.

— Я ещё вернусь, — неожиданно для себя пообещал он.

«Вот

я дурак», — тут же устыдился молодой лучник.

Девка погрустнела. Видно, явственно представила остаток дня, проведённый в барачной клетушке наедине с бутылкой, полный тоски и бабьего одиночества.

— Ну, заходи, — с сомнением пригласила Нюра. — Я сегодня и завтра дома, в понедельник на фабрику. Ты у нас долго пробудешь?

— Точно не знаю, — пожал плечами Жёлудь. — Может, ещё задержусь.

Девка смачно поцеловала на прощанье. У парня аж голова закружилась, и выбирался он с квартала как в тумане. Впрочем, шёл верно. На улице Часовой, обильно украшенной вывесками с циферблатами и стрелками, спросил, как пройти к центру. Подвыпивший работяга дружелюбно растолковал, нимало не подивившись на обкусанную куртку, из чего Жёлудь сделал вывод, что сам стал похож на пролетария. Огорчаться или радоваться сему, было неясно.

Следуя в указанном направлении, Жёлудь быстро вышел на знакомый угол улицы Эксплуатационной и Куликова, за которой начинался фешенебельный центр, и поспешил верной дорогой. В кармане лежал цирковой билет, а часы Даздрапермы Бандуриной намекали, что парень не только успевает на представление, но и волен потусоваться.

В центре улицы были заполнены народом, и народ казался до крайности возбуждён. Всюду сновали жандармы и полицейские. Жёлудь вертел головой, ничего не понимая.

«Всегда по выходным так заведено? — поражался он бешеному темпу Великого Мурома. — Вот это город! Так жить — сбрендить можно».

Нервозное настроение снующих масс, быстрые, исполненные подозрения взгляды, торопливые разговоры, которые вели не стесняясь прямо на ходу, угнетали лесного парня. Захотелось забиться под крышу, передохнуть, обдумать щедро выданные с утра плюшки, пересидеть до начала циркового представления. Ориентируясь не столько по вывескам, сколько по запаху, Жёлудь оказался возле гламурного кабака.

«Зачем отказывать себе в приятных мелочах? — мысль, поражающая новизной и яркостью, пришла в голову сама, Жёлудь её не звал и даже не подозревал о ея существовании. — Зайду в „Жанжак“, выпью кофий, ведь я этого достоин!»

Цирковой билет в кармане придал самоуважения. Жёлудь проследовал за компашкой расфуфыренных молодых людей, стараясь казаться своим среди чужих. Пафосное заведение мигом огорошило лесного парня. С первого взгляда стало понятно, что мест нет. Питаясь крохами надежды, парень выискивал столик, куда можно было бы присоседиться, но все столы плотно обсидели.

— Что ты тут делаешь, сынок? — родной голос, от которого чувство восхищения собой сжалось в груди в ледяной ком и стремительным домкратом рухнуло в желудок, вернул парня

с небес на землю, так что Жёлудь смог только вытаращить глаза и вытолкнуть совершенно бессмысленную фразу:

— А ты?

Глава шестнадцатая,

в которой господа с активной жизненной позицией осуществляют гражданский арест

— Чёртов ниндзя! — упоминание о летающем китайце привело Манулова в высочайшую степень активности. — Мы знаем, где скрывается убийца. Надобно немедля известить об этом Велимира Симеоновича.

Щавель отнёсся к инициативе скептически.

— У мэра сейчас дел полно без нашего участия.

— Я всё равно прорвусь к нему на приём! — Манулов выживал в столице как мог, используя любой шанс доказать властям свою полезность.

Щавель не стал спорить. Шаткое положение зверя легко было понять.

— Лучше сообщить в полицию, — предложил он. — Такому полицейскому чину, который принимает решения, чтобы дело не затянулось.

— Сей момент! — вскричал Манулов, торопливо поднялся и вот уже был у дверей. — Господа, я ненадолго.

— Угощайся, сынок, — у старого лучника ещё не усвоился обед, так что на яства шеф-повара Тырксанбаева не налегал, зато охотно попотчевал сына. — Сдаётся мне, в ближайшие дни поесть толком не получится.

Манулов вернулся в сопровождении жандармского офицера, не сильно обрадованного обещаниями поймать террориста.

— Капитан Копейкин, мой друг, — представил спутника Манулов. — Ввиду отсутствия иных сил быстрого реагирования предлагаю присоединиться, господа, и проследовать к месту обитания злодея. Мы будем совершать гражданский арест!

На лице капитана Копейкина читались скука и сожаление о потерянном времени. Он пересчитал волонтёров и с достоинством уведомил:

— Я сейчас приведу экипаж. Обождите, господа.

Когда он удалился в сопровождении Манулова, Щавель поинтересовался у сына:

— Что за дикая куртка на тебе?

— Да так, барышня подарила, — с легкомысленностью необычайной бросил парень, будто принимать подарки от влюблённых дев было для него в порядке вещей.

Щавель присмотрелся к сыну, затем к обновке повнимательнее.

— Рукав креативные модельеры оторвали или крысокабан погрыз?

— Крысокабан… Ты откуда знаешь? — чуть не подавился молодой лучник.

— Очевидно же, — в свою очередь не понял старый лучник.

Сидели, ждали. Карп испытующе разглядывал Жёлудя, как человека совершенно незнакомого, но важного. Щавель тоже призадумался и, наконец, спросил:

— Чем ты таким особенным накормил с утра своего Хранителя?

— Ничем, — пробубнил набитым ртом Жёлудь, налегая на духмяный белдеме.

— Ты его вообще кормил?

— Забыл, — признался парень.

— Вернёмся, покорми как следует. Он сегодня тебе выдал невиданно щедрый аванс.

«Знать бы, к чему такой задаток», — подумал про себя Щавель, подзывая полового и расплачиваясь.