Черный пролетарий
Шрифт:
— Кто все эти люди? — спросил Щавель.
— Тонька Пулемётчица? — у мэра отпала челюсть. — Та самая?
— Так точно, из Орды.
— Вы об этом знали?
— Так точно, знали. Она в Тайной картотеке проходит с двадцать первого года. Законов наших не нарушала. Приехала с сыном Павлом, вышла замуж за слесаря Михаила Вагина, ныне покойного. Живёт мирно, работает переплётчицей. У околоточного претензий к ней не имеется. Сын, Вагин Павел Михайлович, двадцати пяти лет, слесарь в мастерских «Машины и механизмы», холост. Состоит на учёте как активный член профсоюза механиков. Возможно, входит в состав подпольного оргкомитета. Местонахождение Павла в настоящий момент неизвестно.
«Что я упустил? — слово „местонахождение“ всколыхнуло в душе старого лучника
Он помнил, что держал не так давно догадку, касающуюся проклятого китайца, но в хаосе событий она вылетела из головы.
«Чёртов ниндзя, — подумал Щавель. — Твоё восточное колдунство не собьёт меня с панталыку. Я ведь помню, что знаю про тебя… что-то. Но что?»
Одолеваемый сомнениями командир сохранял невозмутимый вид. Пандорин продолжал докладывать:
— Следствие разрабатывает версию причастности к делу Боевого Комитета Рабочей партии. Неясны мотивы. Генерал-губернатор не ущемлял права рабочих, не затрагивал интересов ни одного из профсоюзов, мстить было решительно не за что, хотя можно допустить, что теракт является самодеятельностью фанатиков-экстремистов. По агентурным сведениям, Боевой Комитет собрался из неадекватных личностей, склонных к насилию ради насилия. Мы допускаем возможность покушения в качестве акта немотивированной агрессии, либо как удачный случай для членов Комитета заявить о себе с целью усиления позиций в политической борьбе внутри объединения профсоюзов. Шаг самоубийственный, но вероятный. Также следствие не исключает версию китайского следа, ведь бомбист был китайцем. Террористический акт могли осуществить с целью консолидации инородного купечества всех племён для избрания нового генерал-губернатора из числа прокитайски настроенных кандидатов.
«Вот и Манулов о том же, — Щавель присмотрелся к Пандорину. — Русский до мозга костей, который будет говорить правильные вещи, — припомнил он слова прозорливого издателя. — А если такой возглавит расследование дела, то лучшего кандидата не сыщешь. Вот зачем мэру понадобились неофициальные помощники, наделённые всеми полномочиями! Наверняка, у него имеются и другие независимые от полиции сыскари, которые будут копать и доносить».
Щавель свежим взором оценил фигуру Велимира Симеоновича. При всей напускной куртуазности князь Пышкин жрал генералов на завтрак и закусывал полицмейстерами, иначе в управители столицы крупного государства было не протиснуться.
Словно почуяв ход мысли ингерманландского боярина, мэр изволил отпустить своих приспешников, поскорее удаляя от догадливого полицейского, пока тот, используя природные способности, прямо на месте не раскрыл далеко идущие планы начальства.
— Господа, не смею вас более задерживать. Час поздний, время дорого. Желаю удачи в вашей нелёгкой работе! Отец Мавродий, не забывайте извещать меня о ходе расследования. Если понадобится помощь, докладывайте напрямую Ерофею Батьковичу, — расставил он точки над «i» в отношениях с Пандориным. — Он окажет вам всестороннее содействие.
Пандорин смерил гражданских специалистов заносчивым взглядом и снисходительно кивнул. Чванностью он напомнил капитана Копейкина. Вероятно, она прижилась в столичной офицерской среде в качестве обычая.
Щавель и отец Мавроди откланялись, оставив высоких должностных лиц обсуждать государственные секреты, и по коридорам власти выбрались из мэрских покоев.
Проход в резиденцию мэра охраняли дюжие ахтунги с церемониальными штыковыми винтовками. Парадные кепки-восьмиклинки, усы подковкой, кожаные жилетки. Под сбруей с массивными кольцами-стяжками бугрились мускулы, прокачанные в тренажёрных залах. Лишённые волос руки, густо покрытые затейливыми татуировками, не оставляли на образе великолепной мужественности ни малейшей лазейки для просачивания в душу женской нежности. Верные друг другу и запомоенные перед всем миром, ахтунги были готовы служить государству до потери пульса.
Отец Мавродий вызвался проводить Щавеля до казарм, сославшись на любовь к прогулкам. Старый лучник с пониманием отнёсся к дипломатической уловке
— У вас когда-нибудь город спит?
— Великий Муром никогда не спит! — в голосе священника скользнула гордость за свой греховный город.
Щавель подумал о Лихославле, круглые сутки погружённом в печальную дрёму. Вспомнил Москву, с наступлением темноты забывающуюся тревожным сном. Пробуждающуюся в кровавом угаре Спарту. Владимир, исправно работающий и крепко дрыхнущий. Мысль перетекла на опального городничего Декана Ивановича, томящегося под следствием в застенках Владимирского централа, о его двурушничестве, причина которого начала проясняться. Только оказавшись в неспящей столице Великой Руси можно было понять стремление обзавестись тут недвижимостью и поселить детей. Щавель и сам бы так сделал, если бы мог. И понятно стало, почему во Владимире никто не сподобился доложить князю Лучезавру. Работать на родине, где лучше платят, а отдыхать за границей, где слаще жить, было для владимирцев делом таким же естественным, как для эльфов мотаться в чухну.
— Постоянно жрать, гулять и не спать быстро надоест, — вслух прогнал досаду Щавель. — Вот, у меня в Тихвине благодать — берёзки, виселицы, окушки в речке. Ни воров, ни терроризма. Тишина, спокойствие.
— Наслышан, — с почтительностью отозвался отец Мавродий. — Для репутации важен размах, а не итог. История надолго запомнит правление князя Лучезавра. Вы преуспели в насаждении духовности.
— Духовность есть главный капитал Святой Руси подобно тому, как гламур и пафос являются основным капиталом Поганой Руси с её человекопротивной Москвой.
— А в Ингерманландии? — осторожно спросил хитрый грек.
— Ингерманландия есть колония Святой Руси, поэтому наш капитал — духовность с примесью неизбежного, присущего всем там эльфизма. Эльфы остались последними хранителями культурного наследия великих предков. До Большого Пиндеца в наших краях стоял огромный прекрасный город, в котором жило столько людей, сколько во всей чухне. Он был столицей гигантской державы, над которой не заходило солнце. И даже после того, как московские чародеи интригами и колдунством отжали столичный статус, город сохранил звание сердца культуры. Этот город был исполнен достоинства и несокрушимой чести, он никогда не был захвачен врагом, хотя и подвергался жестокой осаде. Он так и канул на дно морское непокорённым, когда в противоположной части геоида поднялся из пучин Р'Лайх и на Землю упала тьма.
— Вы про Петербург?
— Мы не произносим это слово. Эльфы забыли его, вычеркнули из памяти как психическое увечье.
— То есть у вас эльфы командуют?
— Командую я, но эльфы населяют Ингрию со времён Большого Пиндеца, и люди невольно переняли часть их обычаев. Этот город оказался священной разменной монетой, которую духи земли заплатили царице вод и осьминогов за пробуждение Ктулху. Ничего не поделаешь, что кому-то выпало жить в то время в том месте.
— Поднявшееся опустится, а опустившееся поднимется, как написал в древней книге безумный джентльмен из заморского города Провидение, — явил неожиданную начитанность грек. — В его пророчестве говорилось, что когда звезды займут благоприятное положение, из земли восстанут её черные духи, призрачные и забытые, полные молвы, извлеченной из-под дна забытых морей. Тогда великий каменный город вновь предстанет пред ликом Солнца.