Черный пролетарий
Шрифт:
— Как весы, — пришло Щавелю удачное сравнение. — Когда звёзды сложились нужным образом, под их притяжением чаша Р'Лайха пошла вверх, а противоположная чаша вниз.
— Ты чтишь Ктулху?
— Нет, — отрезал Щавель. — Ктулху у нас хорошо знают, но обращаются к нему конченые люди. Быть культистом в краю, исполненном эльфийской скорби и неизбывной душевной боли по великой трагедии, значит быть непонятым окружающими. Хотя кто-то добровольно становится рабом Ктулху ради кратких благ, щедро раздаваемых Им. Таких людей нетрудно опознать по опрометчивой тяге к материальным благам и стремлению решать вопросы
— А шведы? Они Ктулху чтят?
— Они поклоняются мёртвым богам. Асы погибли в Рагнарёк. Шведский престол сохраняет легитимность только по праву сильного.
Греческий священник утёр холодный пот, а Щавель продолжил:
— У шведского короля только два союзника, Армия и Флот. Флот — это транспорт, а у кого транспорт, тот и царь.
— Развитие транспортной системы необходимо для развития государства, — священник свернул в переулок, ведущий к улице, в конце которой размещались казармы. — Наше купечество объединилось в альянс для строительства коммерческой железной дороги. Она будет стыковаться с участком, который проводит по Проклятой Руси Железная Орда. Товарооборот между странами взлетит до невиданных высот.
— И мобильность басурманских войск с тяжёлой артиллерией, — закончил Щавель. — Сейчас они вязнут в проклятых землях, но когда достроят и возьмут под охрану железную дорогу, сразу наладят подвоз крупных подразделений и припасов для уверенной оккупации.
— Что вы! — воскликнул импульсивный грек. — Басурмане никогда так не сделают! Они цивилизованные люди.
— А кого я в семнадцатом году из-под Мурома выбил? — с прохладцей осведомился Щавель. — Цивилизованные люди до сих пор помнят муромские клещи и действуют теперь тихой сапой.
— Это когда было, — судя по беспечному голосу, отец Мавродий проживал в то время на средиземноморском побережье. — Жуткая эпоха, дикие нравы. Сейчас всё сильно изменилось, и в Орде тоже. Там часто меняется всенародно избираемое правительство со своими политическими программами, направленными на укрепление дружбы народов. Теперь у Великой Руси нет врагов.
— А кто есть?
— Стратегические партнёры, — грек даже удивился, что должен пояснять заслуженному человеку столь очевидную вещь.
Щавель вздохнул.
— Добрососедские отношения неизбежно приводят к большой войне. Лет за двадцать народятся и подрастут новые солдаты, и тогда как соседи соседей резать будем друг друга с особой жестокостью. Мы регулярно громим Москву, чтобы держать в подчинении Поганую Русь. Басурмане проводят профилактику на Проклятой Руси, оберегая себя от местного населения.
— Народец стрёмных земель сам себя прореживает с неистовым энтузиазмом, — заметил грек.
— И тем помогает наместнику светлейшего князя Лучезавра собирать дань, — констатировал Щавель. — А вот Орду мы не били семнадцать лет. Она набрала силы и теперь тянет на Русь свои железные тентакли.
— Всюду вы видите врагов… — запальчиво возразил священник и смолк,
«Этот город не любит меня, — взгрустнулось старому лучнику. — Всегда не любил. Я здесь чужой, солдат среди купцов, вот и подаёт Муром знаки отрицания».
— А как у вас с видением врагов в данную минуту? — вопрос Щавеля прозвучал издевательски неуместно, потому что их окружали.
— Вы живёте в лесу, поэтому всегда настороже, — заметил священник.
«Какой-то ты чересчур наблюдательный», — подумал Щавель.
Пустынную, без фонарей улицу освещали только окна. Несложно было рассмотреть мелкие юркие фигурки пятерых встречающих. Суетливые движения, шакальи повадки. «Молодёжь вышла на промысел», — Щавель расстегнул пуговицы на животе. Двое забежали сзади, до поры до времени опасливо держась поодаль. Оттянул полу сюртука, облегчая доступ, но не открывая рукояти ножа.
В подвалившей троице выделялся средний, чуть покрепче и постарше остальных. Его наивное, почти нетронутое жизнью личико с тонкими бровями широкой дугой, выглядело до отвращения моложаво, как у жертвы генетической болезни.
«Манагер, — удручённо подумал Щавель. — Московский, трёхсотлетний».
— Доброго тебе здоровьичка, — сходу сглазил он ворога, чтобы отчерпнуть жизненной силы.
— Сенкью вэри мач, ю а вэлкам (Премного благодарен, добро пожаловать), — на манагерском собачьем наречии пригласил проклятием супостат выйти на битву.
— Доброго времени суток, — обречённо констатировал мигом всё понявший грек.
Манагер позитивно улыбнулся.
— Выворачивай карманы, поп. Бог велел делиться.
— А я атеист!
Не успел манагер опомниться, как настоятель подпрыгнул резвым кузнечиком и с разворота впаял ступнёй в подбородок. Голова манагера откинулась назад, он отлетел, проехался спиной по мостовой и замер. Не ждал он такого от попа-атеиста!
Отец Мавродий не успел приземлиться, как снова оторвался от земли и пробил сбоку носком ботинка шарахнувшемуся было противнику в голову. Достал. Парень потерялся и следующий удар, пяткой с разворота по шее, лишил его сознания.
Последний из троицы кинулся наутёк.
Шакалята сзади бросились на Щавеля. Он обернулся и быстро ударил ножом. Сначала одного, потом другого. Подростки не предполагали, что в руке прохожего внезапно появится финка. Это оказалось подло и обидно. А ещё страшно, когда они почувствовали жгучую резь и увидели кровь на ладонях. Свою кровь. Мораль была провалена, боевой дух тут же улетучился.
Согнувшись, они отступили. Один сразу свалился на бок и засучил копытцами, другой, скособочившись, двинулся к подворотне на подгибающихся ногах, но не дошёл, упал. Щавель наблюдал за ними, не двигаясь с места. Медленно провёл по языку левой стороной клинка. Мальчонка корчился на боку, зажимая пальцами рану. Старый лучник закрыл рот, размазал языком кровь по верхнему нёбу, вдохнул её пряный запах, прислушался к металлическому оттенку на вкусовых сосочках, напоминающему о дверных медных ручках. Раненый подросток скулил, конвульсивно подтягивая к животу ноги, вверх-вниз, вверх-вниз. Слизал кровь с правой стороны. Раненый мальчишка заплакал. Только сейчас Щавель оценил, какие они мелкие. Лет тринадцать-четырнадцать.