Черный смерч
Шрифт:
– Правильно, – подтвердил Таши. – Мы теперь тоже по одному не ходим, а чужинцев этих мэнками зовем, потому что – оборотни.
Стом покряхтел смущённо, потом огладил бороду и проговорил:
– Пойду я, пожалуй. Там скоро должны плотогоны сплавиться с твоими друзьями. Встречать надо, извиняться… Так что ты не серчай.
– Да я-то что, – улыбнулся Таши. – По своей дури пострадал, нечего было лесом в темноте бежать. Вашей вины тут на полногтя нет.
Несмотря на обещание Зубрёны, не встал Таши ни через день, ни через неделю. Раны, нанесённые клювом и когтями бегучей совы, воспалились и долго не хотели заживать. Недаром лесовики верили,
Покуда лихоманка трепала его, Таши лежал безучастный, глядел в потолок и ни с кем не желал разговаривать. Как стало получше, начались долгие беседы.
– И как вы можете без леса жить? – удивлялась Векша, занимаясь каким-то кропотливым рукодельем. – Лес и накормит, и напоит, и от врага укроет.
– У нас тоже леса есть, – не соглашался Таши, – только не сплошняковые, а перелесками. Наши леса светлые, орешника много, дубы растут. Дуб дерево самое замечательное. Бывает такой дубище вымахает, что больше старой осины. Особенно если он один, посреди поля красуется.
– Ой! – не верила Векша. – Что же это за дерево такое? Его же первая буря сломит, ежели оно одиноко стоит. Сосны бывают и выше старых осин, а чтобы толще?
– В пять обхватов, – убедительно привирал Таши. – Такому дереву никакая буря не страшна. Хотя, конечно, большая осина повыше будет. Зато у дуба древесина замечательная: плотная, светлая, а если распарить, то и гнуткая. Но главное, в дубравах у нас весело – тень такая, что в самый жаркий полдень прохладно. Птицы поют круглый год. А уж в степи, особенно весной да в начале лета… ковыль волнами ходит, переливается, всякая былинка цветёт, в небе жаворонки вызванивают – словами не передать! Иной у тебя прямо с-под ног вылетит – и поршками, поршками в небо!.. Его уже и не видать, а песню слышно. У вас таких певунов нет.
– А соловьи?
– Что соловьи? Соловьи и у нас есть, не хуже.
– Зато у нас черёмуха по весне цветёт. Весь лес белый и духмяный от запаха. А к осени ягоды созреют – тоже хорошо…
– А вот у нас…
Деликатно постучавшись, пришёл Данок. Вот уж кому странно жилось среди детей большого лосося! Он единственный среди послов ничего не мог сказать на языке хозяев и единственный оставался здоровым. Дети лосося, чувствуя себя виноватыми, что посольство попало на их земле в настороженную на мэнков ловушку, не знали, как и угождать дорогим гостям. И все радости жизни доставались на долю Данка. Впрочем, больных товарищей навещал Данок неуклонно.
При виде гостя Векша быстро собрала своё рукоделье и вышла, чтобы не мешать мужскому разговору. Данок проводил девушку взглядом, присел на край постели, осведомился о здоровье.
– Поправляюсь помалу, – ответил Тати. – Я бы уже встал, но дед Стом и травницы не велят. Говорят, раны откроются и опять гнить начнут. Кто ж знал, что эта птица такая отравная.
– Это она тебе за убитых диатрим мстит. Сёстры как-никак.
– Мстила она пока жива была, а сейчас-то зачем? У зверей посмертия не бывает.
– Ну, не знаю, тебе видней, – согласился Данок с сыном йоги. Потом он наклонился пониже и заговорщически прошептал: – Слушай, а о чём ты со своею сиделкой разговоры беседовал?
– Да так… – Таши пожал плечами и едва не скривился от боли в не желающих заживать язвах. – Рассказывал, какие у нас дубы растут, какова степь весной. Несерьёзности всякие болтали. О чём ещё говорить-то, когда вот так целый день праздно валяешься?
– Ох, темнишь ты… – протянул Данок. – Что у меня, глаз нету? Девка от тебя выбежала алая, что маков цвет. А может, и впрямь о дубах говорил, долговолосые народ такой – с ними добрым порядком разговариваешь, а они всё по-своему переиначивают. Ты ей дело, а она про козу бёлу. Ну, давай, разговаривай…
Данок выждал немного и, не услышав от Таши никаких откровенностей, сам принялся рассказывать:
– Ты поглянь, какую мне за ваши муки амулетинку преподнесли. У нас я похожего камня и близко не видал. Тонкий, как слюдяная чешуйка, а весомый. Такой камень, да с кулак величиной – то-то кистень могучий был бы или грузило…
Таши глянул на блестящую бирюльку, подвешенную на тонкой жилке, взвесил её на ладони. Прищурив глаз, рассмотрел узор, выбитый на гладкой поверхности.
– Это золото, – сказал он. – Этот камень с кулак величиной не родится. Золото – самый веский из всех камней. Был бы такой желвак, как тебе взмечталось, так ты бы таким кистенём и орудовать не смог, он бы и руку оттянул, и ремень порвал. Только золото находят малыми кусочками, с ноготь, редко когда больше. Зато этот камень не колется, а плющится под отбойником, словно смола. Стом говорил, что это и есть смола подземных деревьев, ну, вроде как янтарь. В подземном мире тоже деревья растут, а люди ихнюю смолу находят.
– Ну всё ты знаешь, – обиженно проворчал Данок, разглядывая золотую пластинку. – Зато мне вот её подарили, а у тебя такой нету.
– И у меня есть, и у Тукота, – огорошил приятеля Таши. – Только моя пластинка к ране прибинтована. Золото против гнилых ран хорошо помогает. На мне сейчас этих бляшек штук шесть примотано. Только остальные не мои – травницы принесли, а потом обратно заберут. Тебе, что ж, не сказали, как золотом лечиться можно?
– Сказали. Потому я к тебе с этой штукой и прибежал. А тебя тут, оказывается, уже всего обзолотили. Чего ж ты при таком лечении на ноги не встаёшь?
– Я и сам не знаю. Что когтями драно было, давно уж зарубцевалось, уже и корочки отпадают. А где клювом цапнуто, там гниёт. Верно, и впрямь в клюве у неё какая-то отрава есть.
– Я вижу, тебя лечат как следует. Хоть и дикий народ, а в этом деле толк понимает.
– С чего это ты взял, что дикие? – заступился за свойственников Таши, – нормальные люди, не хуже нас с тобой.
– Не скажи. Стад не держат, хлеба не знают и вообще в лесу живут. Ясно, что дикие.
– Зато камень видал как полируют? У нас после Стакна таких мастеров не важивалось. Сам посуди, мастер Каяк ихний будет. И лодки-бударки делают.
– Мы тоже делаем.
– Так это Ромар здесь научился. А они издавна. Даже по морю на бударках плавают. Китов бьют и всякого морского зверя.
– Так оно же горькое, море-то!
– Ну так и что?
– Да я к морю близко не подойду, не то чтобы плавать по нему. Это ж надо до такого додуматься! Точно говорю – дикие люди! И Лара-первопредка они не почитают.
– Так это же не их предок, а наш. У них свой есть – большой лосось.
– Ну тебя! – Данок махнул рукой и засмеялся. – Это уже сказки. Где ж это видано, чтобы люди от рыбы свой род вели?