Чертополох и золотая пряжа
Шрифт:
«Стыдно-то как. Я ж сама, без принуждения, согласилась лечь с одним, будучи невестой другого. Повела себя как прелестница, а потом еще и у огня в жены себя предложила». — Айлин осела на землю и закрыла лицо руками, теряя из вида красную нить…
А когда отнимает руки, то видит перед собой покои Восточной башни и события минувшей ночи. Вот Темный лэрд долго молчит, размышляет, потом называет цену. Его глаза горят надеждой и гаснут, когда он слышит ответ. Айлин видит, как маг смотрит в окно, размышляя, видит его разочарование. Айлин поднимается, кричит, но крик захлебывается
«Уходите прочь!»
Айлин бежит, пытается схватить, удержать обернувшегося ветром лэрда, но руки проходят сквозь воздух и упираются в громадный обомшелый камень. Не успела. Тяжелое дыхание тонет в белом густом тумане. Не видно даже вытянутой руки. Айлин опускает глаза на землю, пытаясь отыскать алую нить собственного пути, но тщетно, клубок растворился в белесой мгле. Айлин падает на колени, шаря руками по земле, шурша опавшей листвой. Где-то насмешливо каркает ворон, затем еще один. Дева ползает по земле, и страх ее настолько осязаем, что вот-вот отделится от тела и превратится в призрачную гончую, способную разорвать своего создателя на куски. Но тут туман пронзает плач, Айлин вздрагивает и оборачивается на шум. А за спиной вновь опостылевшие покои Восточной башни. У окна стоит сида с младенцем на руках. Прекрасное лицо женщины изуродовано гримасой презрения.
«Посмотри, король, и хорошенько запомни, — произносит женщина, с ненавистью глядя на ребенка. — У твоего сына глаза, как те цветы, что проросли из ран моих воинов. Чертополох! Ребенок поверженной матери. Отныне любая женщина, взглянувшая на него, падет замертво. Пусть его уродство станет так же сильно, как моя ненависть к людям. Он, как репейник, что разорвал мою спину во время зачатия, будет пускать кровь всякому, кто коснется его!» — Ребенок на руках сиды кричит, выгибаясь, а женщина, не отводя глаз от Айлин, оборачивается вороной: вытягивается черным клювом нос, белое лицо покрывается перьями. Черные крылья не могут удержать младенца, и он медленно, словно через толщу воды, летит на пол. Айлин с криком пытается поймать, не дать случиться беде. В ладонях хрустит сухая ветка, развеивая жуткое виденье. Айлин ложится на промерзшую землю. Холод сотней иголок впивается в спину.
«Хорошо, хоть такая опора есть, а то в этом тумане все ускользает. Даже сознанию, и тому не за что зацепиться».
Глубоко в туманной зыби слышится песня, но слова понятны, словно их шепчут на ухо.
«Баю-бай, под тобой земля.
Погляди, я старалась не зря,
Накинуть чары скорей
На двух молодых королей!»
Глаза сами собой закрываются, а земля уже не кажется такой холодной. Тревоги, переживания уходят на второй план. Зачем куда-то идти, к чему стремиться, ведь путеводная нить исчезла. Айлин переворачивается на бок и накрывается пледом с головой. Так она исчезнет насовсем, станет листвой, растворится в темном лесу. Два ворона кружат над пустой поляной, призывно каркая. Наконец один из них садится на невидимый холм и со всей силы бьет воздух. Айлин вскрикивает, сбрасывая оцепенение, вертит головой, пытаясь понять, отчего саднит плечо. Туман в голове рассеивается, остается лишь марево вокруг.
«Так, хватит! Чего это я разлеглась. Свою судьбу следует встречать, твердо стоя на земле. Ведь иначе не сделать шаг навстречу».
Дева поднимается. Отряхивает сухие листья с платья, делает шаг в неизвестность.
«Так даже лучше. Раз нет клубка, значит, я сама
Сбоку раздается девичий смех. Айлин невольно оборачивается на звук, опасаясь вновь увидеть покои Восточной башни, но нет: везде все тот же туман. Только вот две фигуры в нем видны четко, как в самый ясный день. Сердце делает удар и замирает.
— Мой лэрд, — шепчет Айлин.
— Уже не твой, — смеется прекраснейшая из женщин. — Теперь мой. Ты его прогнала, не смогла удержать, а я давно хотела в свои объятья. Я сон меча, прощальное пламя, пища ворон, и я могу смотреть на него, касаться его. — С этими словами женщина тянется к магу, целует его. Айлин видит, как по губам красавицы течет алая кровь, и эта кровь сверкает ярче, чем камень на пальце у Темного лэрда. Айлин пятится, не в силах оторвать взгляд. Шаг за шагом, шаг за шагом, но проклятый туман так и не желает скрывать в своих объятьях влюбленную пару. Дева закрывает лицо руками и налетает спиной на что-то твердое. Все, дальше пути нет…
Каждый из племени богини Дану знал, где живет дочь Лесного царя. Хозяйка троп облюбовала один из разрушенных во время войны Холм. Построила небольшую избушку, да так хитро, что и не поймешь, где заканчивается человеческое жилище, а где начинается сид. И посмеялись бы туаты над такой прихотью, да вот утраченная, казалось, магия стала возвращаться. Холм зарос зеленью, а тропы перед домиком так спутались, что ни одно существо не подберется близко без дозволения хозяйки.
Каково же было удивление сиды Эйнслин, когда поздним вечером о дверь ее жилища что-то с силой ударилось. Женщина отложила вышивку и поднялась, торопясь открыть дверь.
Айлин ввалилась спиной и упала бы, не поддержи ее сида. Развернулась, впитывая глазами такие знакомые и в то же время забытые черты, и почувствовала, как медленно оседает на пол.
— Матушка… — Переживания последних дней, бессонная ночь и блуждание в тумане выпили силы до дна, и на новое потрясение их просто не хватило.
— Айлин! Девочка моя! — Эйнслин подхватила дочь, не позволяя той упасть, помогла добраться до кресла. — Как же так! Я же только час назад твоей служанке клубок отдала, — и взволнованные бирюзовые глаза, последнее, что увидела Айлин, уплывая в небытие.
Пробуждение вышло мягким. Скрипнула дверь, и Айлин очнулась. Не было ни легкой полудремы, когда тело уже готово к новому дню, а душа пребывает в объятьях сна. Не было ломоты и вязких минут непонимания, где ты и кто. Стоило проснуться, и Айлин явственно вспомнила события прошлого дня, свои метания в тумане и то, как очутилась там, куда шла.
Пряха открыла глаза, приподнялась и осмотрелась. Она уже не сидела в кресле, а лежала на мягкой, пахнущей луговыми травами перине, накрытая собственным пледом. В закрытые ставни настойчиво стучал ветер, просил войти. Но не найдя ни одной щели, полетел дальше, к приоткрытой двери.
— Ну, не стой на пороге, заходи давай, всю избу выстудишь!
Вновь скрипнула дверь, и в дом вошла большая черная кошка. С мокрой шерсти капала вода. Кошка вальяжно подошла к камину, уселась на круглый вязаный половик и принялась вылизываться. Дверь с грохотом закрылась.
— Да что же творишь, Айлин разбудишь! — вновь раздался из глубины дома женский голос.
Кошка перестала вылизываться и посмотрела на мельникову дочь. Убедилась, что та не спит, стряхнула влагу с шерсти и принялась расти.