Чертов папочка
Шрифт:
— Евгений, отпустите меня.
Когда мои губы коснулись ее виска? В какой момент руки вспомнили самые нежные объятья в моем арсенале? Кажется, я даже что-то шептал…
— Извини. Ты выглядела растерянной. Хотел успокоить.
— Я понимаю. Простите. Не удержалась. Я редко реву, правда. — Ева судорожно вздохнула и отстранилась. — Позор. Видели бы меня сейчас мои ребята. Который год учу их держать себя в руках, а сама…
— Все мы люди, Ева.
— Да, но не все имеют первый дан. — Она будто очнулась и засуетилась, убирая со стола следы своей минутной слабости. — Подобное непростительно. — Носовой платок
Я выключил диктофон и полез в галерею в поисках нужной фотографии.
— У меня будет просьба.
— Какая?
— Ты его, случаем, не знаешь? — Протянул телефон девушке, но по ней сразу было видно, рожа Ивашина ей не знакома. — Нет. Впервые вижу.
— Жаль. Это дало бы большую уверенность, что мои догадки верны.
— Мне… Если это все, то мне пора.
Я невольно улыбнулся. Меня прогоняют. Нет, ей действительно пора было ехать, но как только подумал о том, к кому, вновь укокола ревность, появился страх за нее.
— Да, конечно. Вопросов больше нет.
Мы оба засобирались. Я нарочно делал это медленно, почти лениво, обдумывая, что бы ей такого сказать. Мелькнула мысль позвать на свидание. Глупая, наверно. Но будучи в таком состоянии, ей не следовало оставаться одной.
Когда мы покинули кабинет, я смог выдавить из себя только два слова:
— Будь осторожна.
Она кивнула и попрощалась, торопливо перебирая ножками, буквально убегая, но все так же бесшумно ступая по старому паркету.
Ее чувства и смысл действий лежали на поверхности. Лиса боялась. Но не меня, а себя. Боялась показать свою слабость снова и дать повод считать ее неспособной справиться с собственными проблемами. Это было неправильно. Женщине идет слабость. Даже такой сильной.
Выходить на улицу я не стал. Подождал пару минут, пока машина отъедет. Мало ли. Не хотелось ее подставлять. И пока возвращался на работу, все размышлял, каково ей теперь, зная, что отчасти из-за нее и погиб Дюдюк. Даже если это далеко не так, и Ева просто попалась под руку, она обвинит и изгрызет всю себя. По крайней мере, мне так казалось. А интуиция никогда меня не подводила.
Примечание:
*Ногарэ — мягкое дыхание
*Ибуки — силовое дыхание
*Тамеши-вари — разбивание твердых предметов
*Мокусо — команда закрыть глаза
Глава 15. Лиса
Щеки горели от стыда. Сердце разрывалось от боли. Однако я нашла в себе силы улыбнуться водителю. Он безусловно заметил мое состояние, но, как и полагалось подчиненному такого человека, как Нестеров, не проронил ни слова. Нынче теплое местечко дороже просто человеческого участия. О чем я бессовестно сказала в лицо Волкову. Боже, как я могла?
До сих пор не понимаю, как сумела открыться, удержаться от рыданий, вспоминая детали. Но я ведь не железная.
”Ева…” — Евгений произносил мое имя с таким трепетом. Впервые кто-то вкладывал особый смысл в то, что касалось меня. Впервые со смерти учителя.
Моя кожа до сих пор горела от поцелуя, оставленного Волковым. На плечах остался след от ладоней, а спина ощущала объятья — крепкие, удерживающие, но такие бережные. Он сам не понял, что сделал. Растерянность на лице Евгения соответствовала моей. Я же успела загрустить, лишившись такого желанного тепла, поддержки, чувства, что рядом действительно кто-то есть. Забытое, желанное, необходимое чувство. Я пыталась его заполнить уроками с ката-группой, тренировками, соревнованиями, да даже котом. Убегала от боли, воспоминаний, вины — куда-то вперед, где не было ничего моего, ничего кроме одиночества и судьбы типичной одинокой кошатницы. Беспросветное будущее, которому суждено было озаряться достижениями учеников, их улыбками, победами и кроткой благодарностью за потраченные время и силы.
Я достала из сумки платок и вытерла слезы, не скрываясь больше от хмурого водителя. Но вдруг вспомнила про Колю и попросила у мужчины воду. Он передал мне бутылочку и я плеснула себе немного воды на лицо, чтобы скрыть следы своего плохого настроения. Ребенку и так не легко, а тут я приду зареванная.
Да, Коля уже был с меня ростом и совсем не походил на дитя, но все же. Он тоже был одинок.
— Ос!
Коля отполз от меня и распластался на мате.
— Ты теряешь хватку, малый.
— Можно подумать, что у меня имелся шанс победить вас, сенсей.
Я улыбнулась и протянула ему руку, уже зная наверняка, о чем думает этот жулик. Чуйка не подвела. Едва наши ладони скрестились, как он схватил меня за рукав, упёр колено в живот и попытался опрокинуть. Конечно, у него ничего не получилось, но за технику исполнения вполне можно было дать пятерку.
— Ты шумишь больше, чем делаешь, Нестеров.
— А вас не проведешь, Ева Юрьевна. — Он встал и взглянул на меня исподлобья.
— Тренировка окончена, — сообщила ему, облегченно вздохнув. Еще один день позади.
— Сайонара*, сенсей.
Коля резво поклонился и, уточнив насчет пятничной тренировки, покинул зал. Я же направилась в раздевалку. Оттуда прошла в душевую, немного переживая о своей безопасности, но еще в прошлый раз меня заверили, что никто не побеспокоит, значит, все будет хорошо. Все-таки быть голой в чужом доме — так себе ощущение.
Однако все прошло благополучно. Я переоделась, вышла снова в зал, посидела немного на стульчике, подождала в тишине, пялясь на тренажеры, но никто не шел. Спустя минут двадцать я устала ждать. Коля никак не спускался проводить меня, поэтому я пошла в сторону выхода сама. Все же не первый раз тут — второй! Да и начало уже темнеть, а мне надо было заглянуть в магазин, купить хлеб и молоко. Не хотелось бы расхаживать по дворам в темноте.
Я прошла сквозь небольшую комнатку, длинные коридоры, сейчас пребывающие в полумраке, и вскоре выбралась в гостиную, где уже ярко горели лампочки. Вот только из-за стоящей тишины, я даже не подумала, что у Нестерова могут быть гости, еще и такие — смутно знакомые, от вида которых бросает в пот.
— Дмитрий, мы закончили. Я могу идти? — справившись с волнением, я подошла к нему и гостям. С последними отдельно поздоровалась. — Добрый вечер.
Крепкие мужчины совершенно разной, но единогласно неприятной внешности даже не шелохнулись, а вот узкоглазый тип в фиолетовом пиджаке расплылся в донельзя довольной улыбке.