Чертова баба
Шрифт:
— Представьте, большинство людей солидарны с вами… Теперь представьте, что должна испытывать семья, узнав о том, что близкий человек болен шизофренией.
— Ужас.
— Верно, это самый настоящий ужас. Я не видел семей, которым удалось бы это пережить. Они распадаются. Итог один — рядом с больным остается обычно мать. Мучительное, полное сознания собственной отверженности существование. А между тем я, как специалист, теперь пришло время признаться вам в этом, могу с полной уверенностью утверждать, что это заболевание прекрасно поддается
— Вот уж не думала…
— Конечно, вы не думали. Потому что ни одна из человеческих болезней не окружена такой завесой предрассудков и заблуждений. Шизофрения воспринимается обывателем как клеймо, проклятие.
— Возможно, — согласилась Светлова.
— А между тем основная идея современной психиатрии заключается в том, что шизофрения есть болезнь, отлично поддающаяся излечению. Но!
— Да-да… в чем тогда загвоздка? — поинтересовалась Светлова.
— Видите ли… Традиционная репрессивная психиатрия, которая изолирует больного в классическое закрытое учреждение, не в состоянии излечить это сложное заболевание.
— А что же тогда с ним делать? — простодушно удивилась Светлова.
— Поймите, только лечение больного, находящегося «в общине», способно принести эффект, способно возвратить его к нормальной жизни.
— В общине — это как?
— Это значит, что он должен проходить курс лечения не в закрытом учреждении, а находясь в обычной обстановке.
— Но разве это не опасно для… для?.. — Светлова запнулась.
— Для нормальных людей, хотите вы сказать? Для тех, кто его окружает?
— Да!
— Видите ли, на наш взгляд, общество здоровых обязано переносить те опасности и нагрузки, которые связаны с близким соседством больного. Безусловно и то — вы правы, — что новая психиатрия не в состоянии обеспечить потребности общества в безопасности и защите от этих нагрузок, как это делала классическая изолирующая психиатрия… Что делать!
— То есть, как это «что делать»? — возмутилась Аня:
— Вы хотите сказать, что нормальные люди обязаны рисковать из-за «близкого соседства больного»?
— Да! Представьте на минуту, на одну только минуту, ту женщину… ту мать, о которой я вам уже говорил, и врача, который сознает, что есть серьезная возможность вернуть ее сына к нормальной жизни. Разве не является первейшей обязанностью этого врача реализовать эту возможность? Избавить женщину от мрака безнадежности, непосильной тяжести, которую она обречена влачить до конца дней?
— Да, да… — смущенно пробормотала уличенная в жестокосердии Светлова.
— Конечно, такие истории, как с Джеймсом Брауном, способны направить общественное мнение в нежелательное русло…
— А что это за история с Джеймсом Брауном?
— Джеймс Браун — один английский юноша. Он с детства интересовался ядами: изучал их, коллекционировал, и…
— И?
— Ну, в общем, вся его семья погибла.
— А большая была семья?
— Не маленькая, — вздохнул профессор Хензен, — сестра, тетя, мать,
— То есть этот Джеймс пробовал, как действуют его яды на родных и близких?
— Да. Он был признан невменяемым и помещен в лечебницу.
— И все?
— Нет, он вылечился.
— Ах, вот что… Значит, будет продолжение?
— Он вылечился, вышел из лечебницы и устроился работать в фирму по продаже канцелярских товаров.
— А эти люди, которые продавали канцелярские товары, они хоть знали, кого берут на работу?
— Им сообщили, что он лечился девять лет в соответствующем медицинском учреждении и признан абсолютно здоровым.
— Но не сообщили о его увлечении ядами и о том, как погибла его семья.
Верно?
— Верно…
— И что же дальше?
— Ну, видите ли, бывают накладки в нашей работе…
— Например?
— Например, никто из медперсонала не обратил внимания на фразу, которую Джеймс произнес, выходя из лечебницы…
— Что за фраза?
— «Я отравлю по одному человеку за каждый год, проведенный здесь!»
— Понятно… И сколько же сотрудников этой фирмы погибло? Девятеро?
— Нет… шесть. Полиция спохватилась раньше.
— Но это же… страшно! Если не сказать ужасно, — заметила Светлова. — И, по меньшей мере, странно при этом выглядит поведение врачей.
— Поймите, Анна, это странно только для обывателя, не вникающего в суть профессиональной проблемы, — терпеливо принялся объяснять Ганс Хензен. — Врач всегда на стороне пациента. Общество, увы, не поднялось еще до того уровня сознательности, чтобы добровольно принимать в свои ряды больных ради их выздоровления. Поэтому нам остается лгать, лгать и лгать, во имя излечения, во имя того шанса на выздоровление, который дает нашим больным современная медицина.
— Неужели вы оправдываете врачей, которые выпустили этого Джеймса Брауна на свободу?
— Сознаюсь, — вздохнул профессор Хензен, — нынешняя «открытая» психиатрия, принимающая во внимание права больных на личную свободу, снисходительно относится к неприятным случайностям.
— Значит, этот малый, который отравил столько людей, — «неприятная случайность»? — возмущенно поинтересовалась Светлова.
— Как ни тяжело будет вам это услышать — да.. К тому же такие случаи, как с Джеймсом Брауном, действительно большая редкость. Исключение! Обычно наши больные опасны только для самих себя, ну и…
— Ну и?
— Для самых близких, с которыми обычно связаны их болезненные подозрения, мании. Они редко реагируют агрессивно на посторонних.
— Вот как?
— Конечно, надо тем не менее признать, что насилие и угроза со стороны психически больных возникают все-таки значительно чаще, чем вообще в среде обычного населения.
— Все-таки почаще? Это вы признаете?
— Признаю… Глупо было бы отрицать! — грустно усмехнулся профессор Хензен. — Но отнюдь не чаще, чем, скажем, опасность, исходящая от других социальных групп.