Чертова Штука
Шрифт:
Теперь холмик превратился в островок, окруженный багровой лужей. Впрочем, лужа быстро высыхала. Скоро от нее не останется и следа. Мужчина смотрел на бугорок так, словно это была Голгофа в лучах заката. Голгофа, на которой еще не воздвигли крестов для Него и двоих разбойников. И мужчина начинал понимать: с его головой творится что-то неладное.
Видения возвращались. Огромные жирные мухи лопались на лету и оставляли тошнотворные потеки на стекле. Откуда взялось стекло? Стекло возникло из песка, и накрытый этой банкой раненый медленно сходил с ума. Он высыхал, как овощ, забытый в парнике, и думал: «Проруха, сука, все-таки обманула меня, а я, дурак, расплатился сполна, хоть и не помню как. Отдал больше, чем мог, но меньше, чем хотел». Может,
Снова человеческий силуэт соткался из нитей, которые умирающий не мог долго удерживать. Но зато он мог быть уверен, что это не очередная призрачная марионетка его гаснущего разума. Нет, это была чужая марионетка.
Мужчина заскрипел песком на зубах. То, что он видел перед собой, не тянуло на последний шанс. Восьмилетний сопляк – заплаканный, перепуганный и грязный. Какого черта?! Кто притащил сюда этого щенка? Дыра в животе сильно ограничила способность и желание выражать какие бы то ни было эмоции. Дыра в животе создала такую проблему, по сравнению с которой все остальное казалось обрамлением издевательства – чрезмерным и безвкусным, ибо клиент уже был не в состоянии оценить его. Выбора не осталось. Смерть караулила за ближайшим вдохом.
Мужчина смотрел в круглые от ужаса глаза мальчишки, словно надеялся прочесть в них ответ на вопрос: понимает ли тот, что такое судьба? Судьба приводит тебя в плохое место в плохое время, а все прочее – детские забавы.
Для этого сопляка забавы кончились. Он и впрямь двигался, как кукла-автомат. На деревянных ногах, с приклеенными к бокам руками. Последние разделявшие их три метра он преодолевал с неописуемой гримасой на лице, словно три ночи подряд варился в кошмаре. Вот он ступил в кровавую лужу. Сделал еще шаг – и раздавил Чертову Штуку.
В тот же миг вверх ударил фонтан песка и крови, кто-то завыл под землей, а мужчина провалился в темноту.
Он нашел себя в тени большой черной машины. Жестокое солнце падало к горизонту.
Теперь его звали… А черт, что значит имя, если роза уже не пахла розой? Ему было десять лет, но выглядел он на восемь. Вернее, так было несколько часов назад. На первый взгляд, сейчас ничего не изменилось.
Чуть позже, когда он достал с заднего сиденья машины флягу с теплой водкой и сделал пару хороших глотков (после этого тоскливый мир слегка заискрился по краям), а затем посмотрел на себя в зеркало заднего вида, у него появилось странное чувство, что его рассматривает кто-то другой. Дитя из пурпурного зазеркалья, где время течет совсем-совсем иначе. Может быть, даже в обратном направлении – от смерти и старости к колыбели и рождению.
Он смачно плюнул в зеркало, вылез из машины и быстрыми уверенными движениями обыскал труп. Найдя залитую кровью пачку сигарет, он выругался и пнул ногой колесо. Его прежде белые кроссовки выглядели так, словно он целый день провел на бойне. Впрочем, отчасти это соответствовало действительности.
После такого приключения не мешало бы расслабиться. А потом разобраться со всеми. Он знал, где это сделать, знал как, однако слабо представлял себе практическое воплощение идеи.
Он залез в машину, открыл бардачок и проверил пистолет – слишком громоздкий для его хилых лапок, но с плавным спуском. С удовлетворением отметил, что в обойме осталось восемь патронов. Спрятал пушку под сиденье – ее законным владельцем был мертвец.
Некоторое время ушло на подгонку водительского кресла. Даже сдвинутое вперед до отказа, оно все-таки находилось слишком далеко от педалей, и ему пришлось усесться на самом краю; при этом глаза оказались лишь немного выше крышки капота.
Пару минут он раздумывал, не зарыть ли труп в пустыне. Ему выпал уникальный случай устроить собственные похороны. В багажнике лежала саперная лопатка. Однако он трезво оценивал свои теперешние возможности. Ему предстояла очень утомительная и, вероятно, долгая поездка. И он вовсе не был уверен, что сумеет отыскать обратную дорогу. Что там болтала Проруха? Стена Отчаяния? Он уже был замурован в ней заживо. Долина Раскаяния? О да, он раскаялся, но было поздно. Дорога Проклятых? Посмотрим, куда она приведет.
Он завел мотор и, смутно понимая, что направление, в сущности, не имеет никакого значения, поехал в сторону заходящего солнца.
Истек третий час пути, судя по часам на приборной доске. Он чувствовал себя так, словно в поясницу всадили раскаленный стальной прут. Стемнело. Над пустыней зажглись звезды. Он не узнавал ни одного созвездия, и вообще небо выглядело необычно. Звезды образовывали плотные скопления, и больше всего это напоминало… ну да, города, когда смотришь на них ночью с высоты. Например, с борта самолета.
Он отчего-то представил себя в некоем аттракционе под названием «Опрокинутая земля». На какие-то секунды у него закружилась голова, в глазах потемнело, а когда прояснилось, он увидел свет фар впереди, множество огней, которые точно принадлежали городу, и он знал, как называется этот город. Именно сюда он и хотел попасть.
Его не удивило, что он въезжает в город с запада. Вот и все колдовство: долгий полусон, в который со временем веришь меньше и меньше… пока кошмар не вернется.
Он крепче вцепился в рулевое колесо. Он был готов к тому, что очень скоро перед ним возникнет множество мелких проблем, начиная с первого попавшегося ретивого представителя власти и заканчивая поисками временного пристанища. Мир был скоплением раздражающих, ничтожных, пошлых мелочей, болотом, в котором увязала птичка страсти. Истощенная страсть рано или поздно умирала – будь то любовь, жажда мести, одержимость красотой или стремление облагодетельствовать весь род людской. В лучшем случае болото исторгало миазм, в котором мало что оставалось от первоначального намерения. Поэтому он не обольщался на свой счет. Как и раньше, он держал в голове и запасной вариант: «Что-Если-Ничего-Не-Выйдет». Его прежняя жизнь почти всегда текла по второму руслу.
А сейчас вдобавок и собственная слабость внушала отвращение. Он сознавал, что жалок, но не жалел себя. Когда его взгляд падал на бледные детские ручки, ему снова начинало казаться, что это дурацкий сон, фрейдистская проекция бессилия – особенно на фоне того, что он собирался сделать. Женщина, которую он любил, теперь годилась ему в матери. Получалось интересное кино. И страшное – в первую очередь для него. А если повезет, он скоро узнает, чем оно закончится.
Городскую черту он пересек без помех. Машину старался вести аккуратно, но не слишком, чтобы не приняли за пьяного. В крайнем случае он просто остановился бы и убежал, ведь машину все равно пришлось бросить. Расставаясь с грудой штампованного железа, он испытал недолгий, но сильный приступ гложущей тоски, словно лишился еще одного огромного куска прошлого. Кроме того что он исколесил множество дорог, в этой машине ему случалось есть, спать, заниматься любовью, истекать кровью. Она являлась символом его дутой респектабельности, измеряемой такими же кретинами, каким он был когда-то. Совсем недавно. Напоследок ему захотелось сжечь машину, чтобы она не досталась никому. Как женщина.
Он свернул в переулок и навсегда потерял ее из виду. Теперь он старался думать не о прошлом, а об оставшемся времени. Время, как известно, деньги. Он обладал суммой, которой хватит в лучшем случае на неделю. Если, конечно, он не собирается полностью соответствовать своему новому имиджу. Странное дело: чисто умозрительно, перспектива жизни в ближайшие десять лет казалась ему довольно скучной. По правде говоря, он не знал бы, чем заняться. Он поневоле стал носителем своеобразного извращения, когда мнимые ровесники представляются идиотами. А чему новому могли бы научить его приемные родители, попы, школьные учителя? Это была бы трагикомедия, истинный смысл которой понимал бы он один. Как ни крути, лучше ограничиться неделей, а там видно будет.