Чертовидцы, или Кошмары Брянской области
Шрифт:
Ужас, словно филейный нож для рыбы, делит людей на две категории. У первых отнимаются органы, а в конечности вливают твердеющий свинец. Вторые же обретают мощный дизельный мотор, тарахтящий где-то пониже спины. Он насыщает мышцы нешуточным адреналином, ведь на кону ни много ни мало – возможность и далее посещать по четвергам стейк-хаус.
Иными словами, на кону – ваша жизнь.
Пустим курительную трубку раздумий по кругу. Вот двое заблудившихся путников на проселочной дороге. На обоих страх действует по-разному. А вот преследующие их деревенщины с топорами, получившиеся в результате многократного смешения генофонда на кухонном столе.
Внимание, вопрос. Кто из путников покинет кризис с полным комплектом конечностей – обмочившийся от ужаса нытик или его взведенный адреналином, будто курок, товарищ?
Ответ очевиден. Чтобы выжить – нужно злиться, бороться и, возможно, иногда биться в агрессивной истерике. А если повезет, то в загашнике у вас найдется капелька хладнокровия. Она будет как нельзя кстати.
Каким образом реагировать на ужас – решать только вам. Только не забредайте за колючую проволоку морали чересчур далеко, чтобы потом перепуганное вами население не отправилось с вилами и факелами выкуривать вас с мельницы, словно чудовище доктора Франкенштейна.
Глава 5 Ночи по-танзанийски
Что есть страшная городская легенда для населенного пункта? Бельмо на глазу, которое хочется скрыть фанерой в человеческий рост? Может быть, склеенная стыдом летопись, которую не посмотреть, хорошенько не послюнив перед этим пальцы?
Городские легенды для населенного пункта – ордена и медали, зачастую вручаемые вместе с обвинительным приговором или заключением психиатра. И чем больше поворотов по реке времени сделает подобный сомнительный знак отличия, тем он притягательней. Словно гнойная болячка, которую хочется изучать и ковырять пальцем.
Городскими легендами бравируют. Ими гордятся. А еще их измельчают до состояния пыли и пускают в глаза. Пылепускание, как правило, сопровождается навязчивым сервисом – с сопутствующими комментариями и товарами.
Вам продадут фотографию Жуковского Душителя, сделанную как раз перед тем, как он прикончил свою девятую жертву. Отвезут к месту крушения Лазаревского поезда, чтобы вы собственными ушами смогли уловить шум давней трагедии, ревущий в туннеле каждые сутки. Вам даже предъявят щекастые помидоры, выращенные на досуге семьей каннибалов. Можете взять на салат. Бог знает, чем эти ублюдки с северных дорог удобряли их.
Однако не всякой городской легендой можно гордиться. О некоторых событиях сомнительного характера лучше и вовсе умолчать.
Только если сама «легенда» не станет вас шантажировать, вынуждая проболтаться.
Итак, Жуковский район, деревня Задубравье, спальня, сентябрьская ночь.
Гвидон проскользнул в темноту спальни и, стараясь не скрипеть досками пола, покрался к кровати. Сквозь занавески проникали мертвенные лучи фонаря у палисадника. Мышцы ныли как озверевшие. Он присел и чуть ли не с хныканьем размял спину. Работа над беседкой «Флоренция», цвет «вишня», для торгаша из Шамордино едва не угробила его. Так бывало всякий раз, когда заказчик сдвигал сроки работы, подмазывая сжатие производственных процессов рублем. Девятикилограммовый кузнечный молот не шутки. В глазах до сих пор пестрило от летевших искр.
Он улегся. Глубокое сопение Гортензии подсказало ему, что супруга сейчас уязвима для «броска кобры». Гвидон подтащил себя к ней под бочок и прижался, демонстрируя твердость намерений. Пощекотал ее бородой. Ну же. Вот-вот должна захихикать, совсем как девчонка.
– Пошалим? – Голос кузнеца прозвучал хрипловатей обычного.
Гортензия, не поворачиваясь, улыбнулась сквозь сон. Она знала, о да, она ведала, чем перебить ему нагулянный аппетит. Это он не любил куда больше, чем кинзу или укроп.
– В настоящий момент абонент находится вне зоны действия потребности. Оставьте свое «сообщение» в одеяло. Как только потребности абонента будут восстановлены, вы получите «ротовое уведомление». – Укрепляя оборонительную позицию, она тихо, по-домашнему испортила воздух. Словно попыталась показать, как шепчет гниющая капуста. Опять засопела.
Гвидон скривился. Удар ниже пояса. Он терпеть не мог шуточки в постели, тогда как от чужих выхлопов его мутило, иной раз – до рвоты. Эрекция сошла на нет, и он с хмурым лицом перевернулся на живот. С ненавистью взбил подушку, точно она олицетворяла собой недоступную задницу жены. Может, с поллюцией повезет? Хотя когда она в последний раз была? Лет в шестнадцать?
Вскоре сон, вызванный усталостью, смягчил обиду, и он заснул.
Где-то совсем рядом хлопнуло, будто резко сошлись две натянутые простыни, и веки Гвидона задрожали. Спальню наполнял кисловатый запашок, похожий на запах шорно-седельной кожи. А еще душок напоминал мускусные ароматы немытой раскрывшейся промежности.
Гвидон хотел вскочить, но с растерянностью, постепенно перераставшей в суеверный трепет, обнаружил, что тело ему не подчиняется. Всё, что находилось ниже шеи, упрямо отказывалось следовать командам мозга, сохранив при этом, как ни странно, полнейшую чувствительность. Если его вдруг и разбил паралич, то донельзя странный.
– Тензи! Тензи! – позвал он жену. —Я пошевелиться не могу! Тензи? Да проснись же! Тензи!
Однако Гортензия даже не шелохнулась.
Кузнец ощутил, как на него кто-то уселся, будто наездник – на скакуна. Приятный ворс. Горячие, нежные прикосновения выдавали живое существо. Чуть менее сорока килограммов. Гвидон заулыбался, решив, что спит и оседлавшая его красотка сейчас обеспечит ночь поллюций.
В ягодицы уперлось нечто твердое, и Гвидон побледнел. Ледибой! Дева с членом! Последовала абсолютно идиотская мысль: «Так вот оно каково это – когда по тебе елозит возбужденный урод!»
– Пошалим? – шепотком спросил неизвестный, передразнив кузнеца. Голос низкий, в чём-то даже приятный. Мужской.
Гвидон, пытаясь обернуться, едва не свернул себе шею.
– Кто здесь?.. Кто ты? Слезь с меня! – Промелькнувшая догадка успокоила его. Это же очевидно. – Господи, Боже, ну за что, а? Только кошмара мне не хватало.
– Никакой это не сон, не кривляйся. Здесь твой любимый и обожаемый Литавр. Пришел снять напряжение – и твое, и мое.
– Литавр?
– Имя, данное похотью. И завтра оно прилюдно сорвется с твоих сладких губ.