Чертовка

Смолл Бертрис

– Что ж, проваливай! – крикнула Изабелла. – Но если ты не вернешься целым и невредимым, я никогда тебя не прощу, Хью Фоконье! Никогда!!!

Хью расхохотался: его чувство юмора не могло устоять перед таким нелепым заявлением.

– Ах, милая Белли, – проговорил он, – ведь если я не вернусь к тебе, то никогда не узнаю, простишь ты меня или нет за всю мою глупость. – Подойдя к жене, он крепко обнял ее, несмотря на сопротивление. – Изабелла, Изабелла, что же нам с тобой делать? Я так люблю тебя! Я просто не могу больше на тебя сердиться! Ты нанесла мне глубокую рану, и все же мое бедное измученное сердце

продолжает любить тебя. Я не могу без тебя жить. – Он погладил ее по мягким волосам, вдыхая восхитительный аромат лаванды.

– О-о-о, Хью, – всхлипнула она, прижавшись лицом к его плечу. – Я тоже тебя люблю. Я только хотела, чтобы мы снова были вместе. – «Он никогда не поймет до конца все, что я пережила в Бретани, – думала Изабелла про себя, – но, в сущности, какая разница?» Она хотела, чтобы ее муж вернулся к ней, и ее мечта сбылась.

Она еще теснее прижалась к нему, вздохнув от счастья.

Хью снова засмеялся, но на сей раз нежно.

– Ты выбрала странный способ добиться своей цели, милая, – произнес он.

– Значит, мы помирились? – бесхитростно спросил? она. – Я не хочу, чтобы ты уходил на войну, так и не помирившись со мной.

Вместо ответа Хью подхватил ее на руки и прошествовал через весь зал в спальню. Белли не сопротивлялась; она обвила руками его шею и замурлыкала от удовольствия.

Слуг поблизости не было – они словно сквозь землю провалились. Хью опустил жену на постель и упал сверху. Сжав ее лицо ладонями, он принялся осыпать ее дождем поцелуев. Счастье захлестнуло Изабеллу. Она жадно целовала его в ответ, руки ее ласкали, гладили, обнимали его; и в голове ее осталась только одна мысль: «Как давно это было в последний раз!»

Хью даже не успел заметить, как они оба оказались раздетыми. Они лежали, обнявшись, и продолжали ласкать друг друга. Словно и не было никакой разлуки, с удивлением подумал Хью. Белли, как всегда, была нежной и щедрой. Губы его нащупали ее сосок. Хью коснулся его языком и принялся целовать, слегка дотрагиваясь зубами до нежной кожи. С глубоким вздохом Белли прижала к груди его темно-русую голову. Хью продолжал покрывать поцелуями ее грудь и живот; потом повернул ее спиной к себе и прижался губами к ее гибкому позвоночнику. Белли задрожала от наслаждения. Хью снова повернул ее лицом к себе и лег сверху.

– Я так соскучилась по тебе, любимый, – нежно сказала Изабелла.

– Без тебя моя жизнь была сущим адом, Белли, – тихо отозвался Хью. Он просунул колено между ее бедер, бережно раздвигая их.

– Скажи, что ты простил мне мои грехи, как я простила тебе твои, – потребовала Белли. Она почувствовала, как горячая головка его орудия нащупывает вход в ее лоно, и обвила ногами его талию.

– Ты прощена, моя невыносимая, но совершенно неотразимая чертовка, – ответил он со сладострастным вздохом, погружаясь в ее глубины. – Целиком… и полностью… и безоговорочно… прощена. Ах-х-х, Белли! – простонал он, начиная двигаться ритмичными, мощными толчками.

Наслаждение, которое он доставлял ей, не походило ни на что, испытанное ею прежде. Изабелла понимала, почему это так: они любили друг друга всепоглощающей любовью. Это была не ослепляющая похоть. Нет, это была любовь! И Белли отдалась этому чувству с радостным возгласом, воспарив над звездами и медленно спускаясь вниз, к теплому и тихому успокоению, всхлипывая от переполнившего ее счастья.

– Ах, Белли, – утешал ее Хью, – не плачь. Не надо плакать!

Но Хью Фоконье и сам заплакал, и слезы покатились по его щекам. Они чуть было не потеряли друг друга навсегда из-за какой-то чепухи!

– Я так счастлива, – прошептала Изабелла, сжимая мужа в объятиях.

Слуги в Большом зале ходили на цыпочках, чтобы не помешать счастливому воссоединению супругов. Они все знали – разве подобное событие можно утаить? Алетта с надеждой взглянула на Рольфа. Из спальни не доносилось ни воплей ярости, ни звона бьющейся посуды. Неужели Хью и Изабелла наконец примирились?

Да, примирились, и это стало праздником для всего Лэнгстона. Изабелла все еще печалилась из-за того, что муж уходит на войну, но она понимала, что так велит ему рыцарская честь. Она была довольна, что они помирились до его отъезда, – не потому, что боялась за Хью, но потому, что любила его и хотела, чтобы никакие посторонние заботы не мешали ему в трудном походе.

Как все изменилось, подумала она в утро его отъезда.

Еще несколько лет назад в Лэнгстонском замке была всего одна башня, а теперь – две. Раньше было двое рыцарей, а теперь – четверо. Лучников было совсем мало, а теперь их пятьдесят человек.

Поцеловав мужа и пожелав ему счастливого пути, Изабелла Лэнгстонская почувствовала прилив гордости.

Король Генрих с большим войском выступил в поход в конце августа. В Нормандии к нему присоединилось множество могущественных нормандских семейств, присягнувших ему на верность в прошлом году. Они остались на стороне Генри Боклерка, решив, что из двух оставшихся в живых сыновей Завоевателя именно этот лучше подходит на роль вождя и правителя. Заметно бросалось в глаза отсутствие двух влиятельных лордов – Роберта де Беллема и Уильяма из Мортэна. Де Беллем прошлой зимой приезжал в Англию и пытался примириться с Генрихом, но король не поверил ему, хотя и не стал сажать его в темницу.

Наконец 28 сентября, в год одна тысяча сто шестой от Рождества Христова, ровно через сорок лет с того дня, когда Вильгельм Завоеватель, герцог Нормандский, ступил со своим войском на берега Англии, его младший сын Генрих, урожденный англичанин, повел свою армию в битву у замка Тинчебрай – битву за власть над Нормандией. И к исходу дня выиграл это сражение. Герцог Роберт потерпел поражение; его перевезли в Англию, где он провел остаток дней в заключении. Той же участи подвергся Уильям из Мортэна. Роберт де Беллем бежал из страны, но впоследствии был схвачен и брошен в темницу. Ко всеобщему удивлению, в битве за Нормандию не погиб ни один рыцарь; однако Хью был ранен и потерял глаз.

– Все произошло так, – сказал Хью Фоконье своей жене, вернувшись домой, – как если бы Господь Всемогущий просто захотел решить это дело раз и навсегда.

– Значит, ты больше не пойдешь на войну, дорогой? – спросила Изабелла.

– Если король позовет – пойду, – упрямо заявил Хью. – Впрочем, Генри Боклерк говорит, что ему не нужен одноглазый рыцарь, даже с такой крепкой рукой, как у меня. – И Хью обнял Изабеллу этой крепкой рукой. – Итак, Белли, боюсь, что ты до конца своих дней обречена терпеть мое общество.