Чертовски богат
Шрифт:
Кензи вошла первой и сразу утонула в мягком кожаном сиденье. Ханнес устроился рядом.
– Неплохо, а? – Кензи оглядела салон.
Здесь было все как на яхте. Кожа, деревянные панели с золотистыми прожилками, приглушенный свет и далее все в двух экземплярах – два телевизора, два видеомагнитофона, мобильники, факсы.
Кензи вытянула ноги.
– Нет, каково? Места здесь столько, что хоть гимнастикой занимайся! – Блаженно вздохнув, она закинула руки за голову. – Да, хорошо быть богатым и знаменитым, – пробормотала она. – Я бы тоже не отказалась...
Бесшумно
– Там, между телевизорами, есть встроенный бар, – сказал шофер, умело выводя машину на проезжую часть. – Не стесняйтесь, выбирайте по своему вкусу. Все за счет заведения.
Стекло поднялось.
– Выпьешь чего-нибудь? – Ханнес вопросительно посмотрел на Кензи.
Она заколебалась, потом решительно помотала головой.
– Пожалуй, не стоит, свою норму я на сегодня и так перевыполнила.
Ханнес решил заглянуть в бар. Как и следовало ожидать, на верхней полке оказались хрустальные бокалы и графины с разнообразными соками. Чуть ниже – мини-морозильник с крепкими напитками и льдом.
Ханнес налил себе виски.
– А, будь что будет! – хлопнула в ладоши Кензи, решив, видимо, что от воздержания нет большого толка. – Налей мне, пожалуй, водки с тоником. Но только немного. Один лишний глоток – и у тебя все плывет перед глазами. А уж чего мне меньше всего бы хотелось, – с лукавой улыбкой добавила она, – так это до утра обнимать унитаз.
– Это уж точно, – рассмеялся он. – Предпочитаю, чтобы ты обнимала меня, так что давай не будем увлекаться.
Ханнес набил бокал льдом, бросил дольку лимона, плеснул самую малость водки, сдобрив ее солидной порцией швепса, и ловко встряхнул содержимое.
– Прошу. – Он протянул ей бокал с таким торжественным видом, словно то была чаша Святого Грааля.
Кензи не менее торжественно приняла бокал и, обхватив руками, сделала крохотный глоток.
– Нектар! – с блаженным вздохом сказала она. – Настоящее совершенство!
Лимузин медленно продвигался по залитой огнями Пятой авеню, а Кензи с Ханнесом под звуки одной из ранних мелодий Барбры Стрейзанд разговаривали на языке поцелуев и ласк, который куда красноречивее любого другого.
Их уход не остался незамеченным.
Сжимая руль с такой силой, что побелели костяшки пальцев, Чарли Ферраро сидел в своем полицейском автомобиле без номеров и с дворниками, с трудом справлявшимися с потоками воды. Ощущение у него было поганое – словно его предали. Так чувствует себя ребенок, который, несмотря на наказ никогда не подслушивать разговоры взрослых, не удержался от любопытства.
Вот так бывает, когда шпионишь за людьми.
Правда, он вовсе не собирался шпионить за Кензи. Единственная причина, по которой он притащился сюда и более получаса маялся в маленькой душной машине, – это желание добросить ее до дома и сказать, что не сердится за то, что она так невежливо вытурила его из своей спальни.
Чарли печально усмехнулся.
И какая же награда досталась доброму самаритянину? Он стал свидетелем ее спринтерского пробега по лестнице в сопровождении... кем там ей приходится этот малый? А потом эти фокусы под дождем – ведут себя, как любовники в каком-нибудь паршивом бродвейском мюзикле! И наконец – погружение в роскошный лимузин!
Чарли распирало от ярости.
– Проклятие! – Он грохнул кулаком по рулю и запоздало пожалел, что не остался дома. Нужны ему эти переживания!
Но все дело в том, что дома-то он как раз и не остался и, как дурак, приперся сюда!
Чарли наклонился к запотевшему стеклу и протер его изнутри рукавом рубашки. Словно завороженный, он смотрел сквозь струи дождя, как грузный лимузин, отчаянно сигналя, выбирается со стоянки. Мелькнули габаритные огни, и машина, развернувшись и медленно набирая скорость, величественно двинулась вперед.
В глаза хлынул ослепительный свет фар, и Чарли непроизвольно зажмурился. На мгновение ему даже показалось, что какое-то страшное межзвездное чудовище прикидывает, оставить его в живых или смести с пути, как пылинку.
Затем, словно решив, что эта жестянка недостойна его внимания, гроб длиной почти в три метра презрительно проплыл мимо, повернул налево, и, мигнув на прощание огнями, скрылся за поворотом.
Чарли разжал кулак.
– Ну что ж, рискнем, – пробормотал он, повернул ключ зажигания и, выждав несколько секунд, двинулся следом – словно пиранья за акулой.
Гроб поворачивал то налево, то направо, то увеличивал, то снижал скорость, устремляясь к центру Манхэттена. Чарли маневрировал сзади. Наконец лимузин притормозил и плавно подъехал к какому-то уродливому зданию.
Чарли выключил двигатель и фары старенького «плимута» и тоже остановился. Готовясь к неизбежному, он впился ладонями в руль.
Все разворачивалось, как при замедленной съемке: открылась водительская дверь; привратник, медленно раскрывая зонт, покинул уютное тепло вестибюля и неловко, словно пробиваясь сквозь невидимую плотную завесу, подошел к машине; шофер направился к задней двери, взялся за ручку...
Чарли громко застонал: нет, похоже, ему все-таки не удалось как следует подготовиться к неизбежному. Должно быть, слишком сильное впечатление произвел на него сам отъезд парочки.
Дождавшись, пока они войдут внутрь, Чарли глубоко вздохнул, сжал кулаки и вошел в мраморный вестибюль. Парочка уже направлялась к лифтам, и вид у обоих был...
...как у любовников, которым не терпится добраться до спальни!
Внезапно пленка стала разматываться все быстрее, кадры теперь мелькали, как в калейдоскопе. В груди у него бушевали шекспировские шум и ярость.
Да они ведут себя, черт бы их побрал, как новобрачные!
К счастью, лифт наконец тронулся вверх.
Чарли с шумом выдохнул воздух из груди и вернулся в машину. Теперь, когда пташки улетели, боль утихла, осталось только какое-то жжение в груди. Ничего, терпеть можно.