Чертовски богат
Шрифт:
– Если она действительно была украдена, то да.
– В таком случае этим делом должны заниматься Интерпол и ФБР. Неужели я должен тебе напоминать, что международная контрабанда произведений искусства не входит в юрисдикцию нью-йоркской полиции?
– Не должен. И тем не менее ты не прав. Да, конечно, это дело Интерпола и ФБР. Но и полиции Нью-Йорка оно тоже касается. Дело в том, что картина хранится в сейфе на Мэдисон-авеню. То есть на территории этого города. Более того, она была нам доставлена одним нью-йоркским адвокатом от имени продавца,
– Тайны Мадридского двора, а?
– Слушай, Чарли, – Кензи изо всех сил старалась сдерживаться, – постарайся понять две простые вещи. Во-первых, картину принимала не я. Во-вторых, мы часто имеем дело с посредниками. С адвокатами, специалистами, перекупщиками... В конце концов, нам обоим прекрасно известно, почему продавцы прибегают к их услугам.
– Чтобы самим остаться в тени.
– Вот именно. То ли потому, что опасаются грабителей, то ли потому, что попали в трудное положение, но не хотят, чтобы это стало всем известно, то ли просто помешаны на анонимности.
– Ну ладно, ладно, – раздраженно остановил ее Чарли – От меня-то что требуется? Арестовать кого-то, а кого – неизвестно?
– Отнюдь. Надо, чтобы ты нам помог провести собственное расследование. Потому что у тебя есть доступ к информации, до которой нам самим не добраться. И еще: ты можешь понадобиться, чтобы войти в контакт...
– Войти в контакт. – Чарли сделал неприличный жест. – Стало быть, вот как это теперь называется.
– Ха-ха. Живот надорвешь. Короче, насколько я понимаю, мы можем рассчитывать на твою... э-э... профессиональную помощь?
– А почему бы просто не нанять детектива?
– Потому что ты и есть детектив, – жестко ответила Кензи.
– Я имею в виду частного сыщика.
– А кому, интересно, мы платим налоги? – окрысилась Кензи. – Какого же черта подкармливать частника, когда мы уже заплатили городу?
– Мне следовало бы знать, что у тебя на все готов ответ, – пробурчал Чарли.
Кензи склонила голову набок и одарила его сияющей улыбкой.
– Ну ладно, – вздохнул Чарли. – Выкладывай, какая именно информация вам нужна и с кем мне следует... э-э... связаться?
– Честно говоря, я это и рассчитывала от тебя услышать. – Кензи улыбнулась еще шире. – В конце концов ведь это ты у нас полицейский.
– Поделом мне! – Чарли чуть не застонал и яростно растрепал волосы. И угораздило же его попасться именно этой чертовке! Как ловко она обернула против него его собственные слова. И ведь не поверишь, что в этой обманчиво-хрупкой оболочке заключен даже не мозг, а целый компьютер. Нет, решительно надо принимать закон о соответствии внешнего облика внутреннему содержанию! Хотя чего уж теперь жаловаться – ведь однажды она уже его перехитрила, а он так ничему и не научился. С другой стороны, задним числом и не поверишь, что умудрился в свое время предаться душой и телом этой хитрой сучке. Ну да ладно, хоть это теперь ему больше не грозит.
– Хорошо, – тяжело вздохнул он, понуждая к работе серое вещество своего мозга. – Как зовут посредника?
– Захария Бавоза. Адвокат.
– Этого еще только не хватало.
– А что такое? – Кензи удивленно посмотрела на него. – Ты что, знаешь этого человека?
– К сожалению.
– Ну и...
– Вот тебе и «ну и», – оскалился Чарли. – Мешок с дерьмом.
«А то мне одного мало», – едва не вырвалось у Кензи, но она вовремя прикусила язык.
– Самый настоящий подонок, – убежденно повторил Чарли и, нахмурившись, добавил: – Я выхожу из игры.
– То есть как это – выходишь из игры? – Кензи почувствовала, как краска заливает ей лицо. У нее возникло сильнейшее желание наброситься на него и как следует потрясти. Но она снова сдержалась.
– Слушай, Кензи, – Чарли положил руки на колени и перегнулся к ней через кофейный столик, – Бавоза, конечно, мерзавец, но мелкая сошка. С кражей в «Аристерии» он мог быть связан. Но Гольбейн... – Чарли покачал головой. – Ни при каких условиях.
– Ага! Стало быть, мелкая кража для тебя важнее аферы, какой, возможно, свет не видывал?
– Да пошла ты к черту! Кража есть кража. К тому же в этой галерее связали людей, заткнули им рот кляпом. И между прочим, запросто могли прикончить. А ты знаешь, сколько человек в день убивают ради меньшего?
– Полагаю, порядочно. Но почему ты так уверен, – требовательно спросила Кензи, – что из-за Гольбейна никого не убили?
– Ни в чем я не уверен. Но это было Бог знает когда и в четырех тысячах миль отсюда. А «Аристерия» – это здесь и сейчас.
– Гольбейн – это тоже здесь и сейчас, – отчеканила Кензи. – По крайней мере так считают в Вашингтоне и Бонне. А Бавоза, что бы ты там о нем ни говорил, – посредник.
– Наверное, просто совпадение. Малому повезло.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что только дурак свяжется с таким типом, если речь идет о чем-то серьезном. Знаешь что, я предупрежу офицера Копенски, что ты с ней свяжешься. Отличный работник, вы наверняка поладите. А теперь... У меня куча дел, и если у тебя все, то я, пожалуй, тронусь.
Чарли поднялся на ноги.
Кензи тоже вскочила.
– Никуда ты отсюда не уйдешь! – прошипела она. – Я тебя просто не выпущу!
Он подхватил лежавшее на кушетке пальто и сделал шаг к двери.
– Не пустишь, стало быть?
– Не пущу! – Кензи стремительно рванулась к выходу и, широко расставив ноги, преградила ему путь.
– И не надоело тебе играть в детские игры, Кензи? – устало вздохнул Чарли. – Ладно, кончай валять дурака и позволь мне уйти.
– Ни за что в жизни! – Кензи решительно помотала головой. Ноздри у нее раздувались, и стояла она у двери неколебимая как скала.
– Ну и что, прикажешь силу применить? – Чарли посмотрел на нее сверху вниз.
– Так, слышу голос полицейского, – усмехнулась Кензи. – Наверное, мне следует испугаться.