Чёртовы куклы
Шрифт:
Сам герцог и оба его провожатые были в обыкновенном партикулярном платье, в котором, впрочем, герцог держался совсем по-военному. Он был представительный и даже красивый мужчина, имел очень широкие манеры и глядел как человек, который не боится, что его кто-нибудь остановит; он поводил плечами, как будто на нём были эполеты, и шёл легко, словно только лишь из милости касался ногами земли.
Взойдя в atelier {мастерскую - франц.}, герцог окинул всё помещение глазами и удивился. Он как будто увидал совсем
– Это не то.
Адъютант покраснел.
– Это не то, - повторил громко герцог и, сделав шаг вперед, подал художнику руку.
Фебуфис ему поклонился.
– А где же это?
Фебуфис смотрел с недоумением то на герцога, то на его провожатых.
– Я спрашиваю это... то, что у вас есть...
– Здесь решительно всё, что может быть достойно вашего внимания.
– Но было ещё что-то?
– Кое-какой хлам... пустяки, недостойные вашего внимания.
– Прекрасно... благодарю, но я не хочу, чтобы вы со мною чинились: не обращайте внимания, что я здесь, и продолжайте работать, - я хочу не спеша осмотреть всё, что есть у вас в atelier.
И он начал скоро ходить взад и вперёд и вдруг опять сказал:
– Да где же, наконец, то?
– Что вы желаете видеть?
– спросил Фебуфис.
– Что?
Герцог гневно метнул глазами и не отвечал, а его адъютант стоял переконфуженный, но статский сановник шепнул:
– Герцог хочет видеть ту картину... ту вашу картину... о которой все говорят.
– Ах, я догадываюсь, - отвечал Фебуфис и откатил подставку, на которой стояло обёрнутое лицом к стене полотно с новым многоличным историческим сюжетом.
– Не то!
– вскричал герцог.
– Что изображает эта картина?
– Она изображает знаменитого в шестнадцатом веке живописца Луку Кранаха.
– Ну?
– Он, как известно, был почтён большою дружбой Иоанна Великодушного.
– А что далее?
– Художник умел быть благороднее всех высокорожденных льстецов и царедворцев, окружавших Иоанна, и когда печальная судьба обрекла его покровителя на заточение, его все бросили, кроме Луки Кранаха.
– Очень благородно, но... что ещё?
– Лука Кранах один добровольно разделял неволю с Иоанном в течение пяти лет и поддерживал в нём душевную бодрость.
– Хорошо!
– Да, они не только не унывали в заточении, но даже успели многому научиться и ещё более возбудить свои душевные силы. Я на своей картине представил, как они проводили своё время: вы видите здесь...
– Да, я вижу, прекрасно вижу.
– Иоанн Великодушный читает вслух книгу, а Лука Кранах слушает чтение и сам пишет этюд нынешней знаменитой венской картины "Поцелуй Иуды"...
– Ага! намек предателям!
–
– Дрянь!
– оторвал герцог.
– Вы прекрасно будете поступать, если будете всегда карать эти нравы.
Фебуфис продолжал указывать муштабелем на изображение Кранаха и говорил с оживлением.
– Я хотел выразить в лице Кранаха, что он старается проникнуть характер предателя и проникает его... Он изображает Иуду не злым, не скупцом, продающим друга за ничтожную цену, а только узким, раздражённым человеком.
– Вот, вот, вот! Это прекрасно!
– Это человек, который не может снести широты и смелости Христа, вдохновлённого мыслью о любви ко всем людям без различия их породы и веры. С этой картины Кранах начал ставить внизу монограммою сухого, тощего дракона в пятой манере.
– Помню: сухой и тощий дракон.
– Есть предание, будто он растирал для этого краску с настоящею драконовою кровью...
– Да... Но всё это не то!
– перебил его герцог - Где же то?! Я хочу видеть вашу голую женщину!
– Голую женщину?
– Ну да, голую женщину!
– подсказал ему старый сановник.
– Ту голую женщину, которая вчера была на этом мольберте, - подсказал с другой стороны адъютант.
– Ах, вы это называете то?..
– Ну да!
– Да, да.
– Но вы ошибаетесь, полковник, это ведь было не вчера, а позавчера.
– Оставьте спор и покажите мне, где голая женщина?
– молвил герцог.
– Я думал, что она не стоит вашего внимания, ваша светлость, и убрал её.
– Достаньте.
– Она вынесена далеко и завалена хламом.
– Для чего же вы это сделали?
Фебуфис улыбнулся и сказал:
– Я могу быть откровенен?
– Конечно!
– Я так много слышал о вашей строгости, что проработал всю ночь за перестановкою моей мастерской, чтобы только убрать нескромную картину в недоступное место.
– Ненаходчиво. Впрочем, меня любят представлять зверем, но... я не таков.
Фебуфис поклонился.
– Я хочу видеть вашу картину.
– Чтобы доставить вам удовольствие, я готов проработать другую ночь, но едва могу её достать разве только к завтрашнему дню.
Посетителю понравилась весёлая откровенность Фебуфиса, а также и то, что он его будто боялся. Лицо герцога приняло смягченное выражение.
– Хорошо, - сказал он, - достаньте. Я остаюсь здесь ещё до завтра.
Он не стал ничего больше рассматривать и уехал с своими провожатыми, а Фебуфис обернул опять лицом к стене полотна с Сатаной и Кранахом, а Пандору поставил на мольберт и закрыл гобеленом, подвижно ходившим на вздержковых кольцах.