Червяк
Шрифт:
Ничего не изменилось в жизни Андрея Вильгельмовича... разве одно (что имеет прямое, наиважнейшее отношение к фабуле дальнейшего повествования),- наш финн обзавёлся дачей. Дачный участок, находящийся в пятнадцати километрах за чертой города, неприлично отличался именно своей крохотной мизерностью и собственно совершеннейше дрянной негодностью земли, под него отведённой (в пансионате при распределении паёв совершенно справедливо решили, что сантехнику, по причине его холостяцкого одиночества, и этого надела будет хватать с избытком). Однако же Андрей Вильгельмович и тому был рад чрезвычайно. Со временем была возведена одноэтажная хибарка в одну комнатёнку, закрывавшаяся на тяжёлый, заржавлено неприступный
Именно здесь Андрей Вильгельмович познакомился с Ростиславом Ивановичем, близким соседом по дачному участку - бухгалтером какого-то там коопторга, не весьма удачливым садоводом и аграрием, но закоренело неугомонным и неутомимо скорым на подъём рыбаком, которого однако же сам Андрей Вильгельмович именовал Иванычем, рыбьим прихвостнем, а также по-дружески, с некоторым оттенком потаенно скрытного восхищенья - карасятником.
Наблюдательный мой читатель, случалось ли тебе заметить именно странность этих садоводческо дачных товариществ - их члены знают друг друга и обращаются друг к другу исключительно и не иначе как через уважительную, почти неизменно обязательную форму по отчеству и на вы:
– Егор Фомич, душенька, когда вы наконец уберёте к чёртовой матери шифер с моего огорода?
– Нет, Илья Прокопьевич, моя коза отличается изыском чистоты и благородства; напротив того, ваша породистая сука - разбойник, каких поискать.
– Оля Петровна, вы вот осенью поленились обтрусить орех,- расплодили ворон; а вот теперь по весне, вот сороки мне весь посеянный горошек повытаскали!
Как согласится читатель, безусловно исключительное применение форм настоятельной толерантности имеет свои несомненнейшие преимущества.
Но знакомство Андрея Вильгельмовича с Ростиславом Ивановичем дивно переросло из просто дачного знакомства в некий род соседской привязанности и товарищеской приязни. И даже больше, можно в совершеннейшем уверении утверждать, что они стали почти приятелями, почти друзьями.
Во-первых, они обращались друг к другу не иначе как на ты:
– Здравствуй, Андрей Вильгельмович,- при встрече обыкновенно говаривал бухгалтер коопторга,- Здравствуйте пожалуйста, - весьма вежливо ответствовал благовоспитанно находчивый сантехник.
Во-вторых же, Ростислав Иванович, без сомнения проявляя чувства высочайше доверительного благоволения, в замысловато ярких и чудно привлекательных рассказах о рыболовных своих досугах простосердечно и без утайки делился важнейше наисекретнейшими сведениями рыбацкой премудрости. Кому доводилось сталкиваться с гражданами, неистово увлечёнными по части навыков и смекалистой сноровистости рыбацкого мастерства, тот верно согласится, что выудить у них, у этих граждан, пусть самый заурядный, никчёмный и бездарно пошлейший рецепт самой что ни на есть пошлой и бездарно отвратительнейшей мастырки - можно почитать за счастие почти несбыточное, а уж выведать секреты хитроумно витиеватого вязания крючков - немыслимая, неслыханно редчайшая по невиданной своей значимости удача.
Благоразумно вдумчивый мой читатель, ты наверняка справедливо и по достоинству оценишь великодушное бескорыстие бухгалтера. Однако же поспешу сообщить тебе ещё одну маленькую подробность, почти мелочь, почти пустяк - Ростислав Иванович всё же не вовсе бескорыстно воспламенял дух и отзывчивое воображение легковерного соседа. У Ростислава Ивановича были ведомые только ему виды и планы, и далекоглядные соображения, и верно расчётные амбиции относительно простодушного своего приятеля.
Всё заключалось в том, что Ростиславу Ивановичу страх как хотелось иметь компаньона, а также верного, надёжного и безотказно покладистого товарища по части неистово неугомонных и отважно предприимчивых рыбацких своих набегов на окрестные болота, пруды и озёрные глади. Впрочем, для воплощения этих планов и далекоидущих намерений Ростиславу Ивановичу не довелось слишком уж изощрять красноречие витийственного
Именно на полпути к желанно искомой болотной заводи, переведя дух и свернув несколько в бок, мы и оставили наших нетерпеливо спешащих рыбаков...
Наконец, измокнув и препорядочно продрогнув, компаньоны достигли цели вожделенных своих устремлений:
– Лагуна!
– таким именованием тихо воодушевлённый Ростислав Иванович определил собственно самую суть камышёво зарослого берега, к которому их привела узкая, заглохло теряющаяся в густом покрывале перепутавшихся трав тропинка. Над озерцом стояла молочно матовая неколебимая пелена предрассветно плотного тумана. Пахло тиной и болотом, и ещё тем, от чего прожжённо закоренелым рыбакам (а впрочем, и едва начинающим удить юнцам, а впрочем, и случайным манером, неизменно и вдруг, оказавшимся на рыбалке, страсть как раздражающим мужскую половину отчего-то всегда большим уловом и истошностью радостного крика по поводу "этой мелочи" - барышням всех возрастов, окрасок и комплекций),- одним словом, публике любого пошиба, красующейся на берегу в этот благословенно утренний час, было несомненно очевидно, что здесь-то и состоится пиршество рыбацкой потехи, что здесь-то, сейчас и немедля, необходимо чем быстрее утаптывать пятачок берега, разворачивать снасти, цеплять наживку и ... быстрее, быстрее - не измерив глубины, на авось, примостить аккурат среди болотистой тины наклонённо полупритопленный, безнадёжно унылый, неподвижный поплавок.
Но вернёмся к Андрею Вильгельмовичу. Оказавшись впервые в столь вольготно чудеснейших обстоятельствах этого несомненно привлекательного места, наш сантехник поначалу растерялся. Простейше необходимая последовательность очевидных действий по заботам обустройства, по разборке рыбацкого инвентаря (для того чтобы приступить к сакрально таинственному и желанно долгожданному началу рыболовли),- всё смешалось и перепуталось в уме закоченелого финна. Первым делом Андрей Вильгельмович открыл пластмассовый контейнер с червями и удобно (по крайней мере, так представлялось самому Андрею Вильгельмовичу) по правую сторону своих ног разместил его в притоптанной траве. Запах, тошнотворный и приторно сладкий запах червячного жилища мутил разум и даже, на голодный желудок, вызывал некое неприятное подобие лёгкого головокруженья.
Вообще в тех краях черви представляли особую ценность - то ли почва, её состав, был по-особому неподходяще противен тонкой организации червячьей натуры, то ли черви тех земель отличались от своих собратьев пугливо догадливой сообразительностью и особенной проницательностью не в меру подозрительного и чуткого ума, но только раздобыть вёртко упругого пятисантиметрового червя у тамошних рыбаков почиталось задачей почти невыполнимой. Ещё бы стоило заметить, что гурманно избалованные, раскормленные и ленивые караси да карпы тех краёв велись исключительно отменнейшим образом именно на редчайшую невидаль червячного деликатеса. Червяк почитался эталонным залогом гарантированно безотказного клёва, удачной рыбалки и неуловимо капризного рыбацкого счастия вообще.