Честь и бесчестье нации
Шрифт:
Советская Россия. 1993. 15 мая (376)
Честь нации спасена
Среди множества коллективных и личных заявлений, обращений, воззваний черных дней октября 1993 года и их кануна не могло не привлечь внимания то, что было сказано группой церковных деятелей, первый из коих, между прочим, известен своим почтительно-покровительственным отношением к президенту. Он смиренно промолчал даже тогда, когда тот, находясь у него в гостях, бросил на всю Державу, что отстранить его от должности может только Всевышний… В этом коллективном заявлении, прозвучавшем в обстановке все накалявшегося противостояния, было немало нужных слов примирения и остережения, насущных напоминаний об
С одной стороны, как легко и просто, как уверенно сказано: "кто первый". Словно речь идет о противостоянии по четкой линии разграничения в основном равных и в известном смысле однотипных сил. Ну нечто вроде "великого стояния на Угре" в 1480 году, когда русские и татары не решились напасть друг на друга в чистом поле через реку. Дело, кстати, тоже было в октябрьские дни… Конечно, в подобной ситуации можно определить, кто первый пустил стрелу или грохнул из гранатомета.
Дело выглядело бы и того проще, если бы тут было противостояние безукоризненно честных, отменно благородных людей "против профессиональных убийц, собравшихся в Доме Советов", как безапелляционно заявил священник Александр Борисов, настоятель церкви Косьмы и Дамиана, что напротив Моссовета, в статье, странно озаглавленной "Молитва против кровопролития", которую напечатали в "Московских новостях" 10 октября, спустя уже почти неделю после кровопролития.
Кстати сказать, в Доме Советов были и священники. Журналист "Комсомольской правды" Александр Гамов говорит, что видел по крайней мере шестерых. Как сказал ему иеромонах Никон, Бог послал их туда с одной целью — укрепить души защитников Конституции и солдат, стоявших в оцеплении. Для этого они в одном из помещений создали церковь, вели службу, проводили крестный ход вокруг Дома, иных его защитников крестили. Но, увы, там оказались "одни только "рядовые батюшки", которые прежде с Красной Пресней, может быть, и рядом не стояли". Вот почему нельзя отмахнуться от горьких слов, сказанных уже после кровопролития Александром Прохановым в газете "Мы и время": "В наступившем периоде роль церкви будет мала. Разговоры о духовном возрождении кончились торжеством палачей, казнями безоружных атеистов и верующих. Патриарх, посетивший Америку вслед за Грачевым и Черномырдиным, не поднялся в дни московской беды над уровнем премьер-министра и мэра. Он не взял в руки икону, не возжег свечу, не возглавил крестный ход к стальному оцеплению, не поднял золотое Евангелие навстречу стреляющим танкам, не проклял бейтаровцев. Он чем-то вдруг заболел, зарылся в пуховик. Внесенная в Елоховский собор Владимирская Божья Матерь освятила присутствовавших в храме Шумейку и Лужкова. Беда родному Православию, у которого иерархи окормляются за морем".
Не все слова тут справедливы. Была, например, воз-жена свеча и отслужена литургия, но обстановка требовала гораздо большего. Да и так ли горяча, так ли вдохновенна и самозабвенна была молитва?!
Нет, никак нельзя отмахнуться от горьких слов Проханова, истинного рыцаря русского сопротивления. Тем паче, что один из "белодомских" священников — отец Виктор — погиб вместе с защитниками Конституции, а другой священник, как видим, проводил его в последний путь воплем: "Профессиональный убийца!"… Господи, да как жить-то ему дальше с таким грехом на душе…
Но вернемся к нашей "Угре". Конечно, если бы было в октябрьской Москве, как там, кабы так было, как изображает бесстыдник в рясе Борисов, то найти первого, пожалуй, не составляло большого труда. Но разве не ясно, сколь сложна, да и вообще едва ли выполнима эта задача в условиях огромного города, когда на его обширных площадях, бесчисленных улицах, кривых переулках участниками драматических событий оказались тысячи и тысячи сограждан. И к тому же о тех, кто противостоял ОМОНу и Борисову, в газете "Позиция" так сказал — и это правда — один из них — Артем К., научный сотрудник НИИ из Калининграда: "Большинство из нас беспартийные, православные, хотя есть и мусульмане, и коммунисты, и демократы. Мы просто честные люди, пришедшие к Дому Советов, чтобы выразить свое неприятие лжи, мафии, политического диктата и произвола. Мы —
Кстати, А. Борисов дает в статье еще один отменный образец своей осведомленности. Нагнетая запоздалые страсти, надувая резиновый героизм, уверяет, что в августе 91-го года "у Ельцина и его сторонников не было армии…". Позвольте, святой отец, а Военно-воздушные силы и их командующий генерал Шапошников, изъявивший сиюминутную готовность по приказу Ельцина бомбить враждебный ему Кремль? А Воздушно-десантные войска и их командующий генерал Грачев, переметнувшийся на сторону Ельцина? А танковый полк и его командир генерал Лебедь, последовавший за Грачевым?.. Ведь больше-то и не требовалось, чтобы пересажать деморализованных демократической болтовней простофиль…
Спор о том, кто первый поднял руку, кто первый пролил чужую кровь, идет до сих пор. Грачев, Ерин, Лужков уверяют, что это сделали их противники. Но очевидцы событий свидетельствуют, что кровавые избиения москвичей ОМОН начал еще 28 сентября у станций метро "Баррикадная", "Улица 1905 года" и "Пушкинская", что 2 октября на Смоленской площади один демонстрант был убит, что 3 октября, когда ОМОН, как всегда, нагло не разрешил провести митинг на Октябрьской площади и люди, прорвав цепь милиции на Крымском мосту, двинулись к Дому Советов, их, почти безоружных, обстреляли из окон или с крыш так называемой мэрии и гостиницы "Мир", несколько человек были сражены, что и послужило толчком для атаки на берлогу Лужкова.
Но названные лица гнут свое и, увы, даже не стесняются, хотя двое из них ныне взысканы милостями властей как выдающиеся военные деятели. Были в русской истории Суворов-Рымникский, Румянцев-Задунайский, Потемкин-Таврический, Скобелев-Туркестанский. Право, никто бы не удивился, если бы теперь объявили Грачева Бел од омским и Ерина — Краснопресненским…
Так непросто обстоит дело с проблемой, кто первый поднял руку. Но есть и другая сторона. Говоря о вине и ответственности, надо, конечно, признать, что первый — это первый, почин есть почин, но если даже согласиться, что мятежники подняли руку первыми, то разве правомерно все сводить только к этому? Разве уважаемым авторам помянутого заявления, среди которых нет несмышленых младенцев, неведомо, что и человека, и толпу, и народ можно довести до того, что они, да, в конце концов могут первыми поднять руку? Именно так в 73-м году до христианской эры в Римской империи поступили доведенные до отчаяния рабы гладиаторской школы в Капуе, а потом во всей Италии. Неужели рабы под водительством Спартака больше виноваты, чем рабовладельцы, не считавшие их за людей, чем Красс, разгромивший восставших и натыкавший вдоль дороги от Капуи до Рима шесты с головами казненных? Нет, честные люди всего мира думают иначе, они считают Спартака и его сподвижников героями и прославили их едва ли не во всех видах искусства: от ваяния и прозы до кино.
Именно так поступил — первым поднял руку — и голодный оскорбленный народ Парижа, бросившийся 14 июля 1789 года на штурм Бастилии. Неужели можно сказать, что на несчастных парижанах лежит большая вина, чем на их сластолюбивом и безответственном короле с его знаменитой фразой "Трава уже выросла, пусть едят траву", чем на королеве Марии-Антуанетте, призывавшей для подавления народа "голубые каски" того времени — войска пруссаков, австрийцев и русского царя? Нет, честные люди думают иначе, а сами французы сделали день взятия Бастилии своим главным национальным праздником…
Именно так не раз поступали и русские люди в бесчисленных бунтах и мятежах, восстаниях и революциях.
И неужели можно сказать, что матросы броненосца "Потемкин", поднявшие восстание 14 июня 1905 года, больше виноваты перед людьми и Богом, чем тупой, чванливый командир корабля, до того презиравший их, что понуждал есть червивое мясо? Нет, честные люди думают иначе, и эти матросы прославлены в фильме, признанном лучшим фильмом всех времен и народов. А собрата их, в похожих условиях в те же дни возглавившего восстание на крейсере "Очаков", большой поэт воспел в поэме и вложил ему в уста мужественные и гордые слова, брошенные в лицо судьям: