Честь и бесчестье нации

Бушин Владимир Сергеевич

Или взять, скажем, командный фактор. Окружение немцев осуществили войска Юго-Западного, Донского, Сталинградского фронтов и левого крыла Воронежского. Ими командовали соответственно Н. Ф. Ватутин, К. К. Рокоссовский, А. И. Еременко и Ф. И. Голиков. Среди них не было в то время ни одного генерала армии и только один Еременко — генерал-полковник, остальные — генерал-лейтенанты. Но все они имели за плечами опыт гражданской войны, трое — еще и опыт первой мировой. В Первомайской операции по ее масштабу вполне мог бы командовать если не майор или подполковник, то в крайнем случае — полковник. А что же мы видим? Командовали генералы, и не какие-то там лейтенанты или — полковники, а генералы армии да еще с бриллиантовыми маршальскими звездами, только что навешанными им президентом. По возрасту и стажу воинской службы они уже старше своих сталинградских коллег, однако весь их реальный опыт исчерпывается

расстрелом из танков безоружных защитников Дома Советов. Сей опыт ничем не мог помочь им в Первомайске, ибо это опыт не воинов, а палачей. Есть и еще одно примечательное отличие сталинградцев от первомайцев: те с молодых лет до конца жизни состояли членами коммунистической партии, а эти в молодые годы тоже вступили в партию и пробыли там лет по тридцать, но при первом же антисоветском шорохе дали деру, как немцы в декабре 41-го под Москвой. Правда, говорят, что Грачев зарыл свой партбилет (№ 084066992) у тещи на даче. Вот такие генералы…

Сопоставим Верховных главнокомандующих. Тот, кто был им в дни Сталинградской битвы, окончил лишь духовную семинарию и никакого воинского звания тогда не имел, но в годы гражданской войны показал себя деятельным и проницательным членом как Реввоенсовета республики, так и Военных Советов многих фронтов. Он многие годы лично руководил делом строительства и вооружения нашей армии и военную технику знал отменно. Нынешний главнокомандующий имеет высшее образование и звание полковника, присвоенное ему и Горбачеву еще соломенным маршалом Брежневым. Этот главнокомандующий в армии не служил и за всю свою жизнь не видел по военной части ничего более значительного, чем смена караула у Мавзолея Ленина. Правда, потом с удовольствием любовался вместе с Окуджавой и окуджатами расстрелом парламента своей родины. Но это, как уже сказано, не военная операция, а палаческая. Что касается отношения к коммунистической партии, то первый был одним из ее основателей в ту пору, когда о взятии власти никто и не думал; за свои коммунистические убеждения он подвергался неоднократным арестам, тюремным заключениям и далеким ссылкам. Второй, будучи стопроцентным выкормышем партии и аллилуйщиком всех генсеков, добрался аж до самой ее вершины и стал главным душителем и партии, и коммунизма, и свободы. Таковы, коротко говоря, люди, возглавлявшие две бессмертные военные операции нашей армии.

Сами операции вполне сопоставимы по эффективности. В Сталинграде 23 ноября было окружено 330 тысяч фашистских войск под командованием генерал-фельдмаршала Паулюса. 12 декабря из района Котельниково, что к юго-западу от Сталинграда, им на выручку ринулась ударная группа генерал-фельдмаршала Манштейна. За три дня ожесточенных боев ей удалось продвинуться на 45 километров, до Сталинграда оставалось только 40 километров. Но прорвать внешнее кольцо окружения Манштейну не удалось, он был остановлен на реке Мышкова и больше не продвинулся ни на метр. Уничтожение войск Паулюса, отклонивших предложение о капитуляции, продолжалось. Ни одна дивизия или бригада, ни один полк или батальон, ни одна рота не вырвались из кипящего котла, устроенного им советскими войсками под командованием генералов-коммунистов. 2 февраля Паулюс приказал прекратить сопротивление и согласился на полную безоговорочную капитуляцию. В плен было взято 91 тысяча немцев, остальные погибли в окружении от ран и болезней, от голода и холода. Победа была абсолютной.

А насколько эффективной оказалась Первомайская операция? Один из бриллиантовых генералов заявил, будто она столь успешна, что не имеет аналогов в мире. Ну, действительно… Начать хотя бы с показателя, которого не знала Сталинградская битва, — с судьбы заложников. По официальным данным, 82 из них освобождены, 18 пропали без вести. "Советская Россия" закономерна недоумевает: "А что с остальными двумястами? Или их не было вообще, и столь устрашающая цифра — 300! — называлась для оправдания крупномасштабной акции?" Это интересует, разумеется, не одну "Советскую Россию".

По тем же данным, 153 террориста убито и 28 взяты в плен. Один "бриллиант" уверяет, что вырвались из окружения и скрылись 15–20 боевиков, другой "бриллиант" божится, что 20–25. Хорошо, пусть 25. Но опять тот же вопрос: "А что с остальными?" Ведь, по словам первого, их было около 300. Генералы этого сказать не хотят, но по их же данным выходит, что из "тройного кольца окружения" вырвались не 15–25, а около 100 террористов, то есть треть. К тому же ничего не остается, как признать: они еще и увели с собой около 100 заложников. Это все равно как если бы из Сталинградского котла, в котором оказалось 22 дивизии и свыше 160 отдельных частей, вырвались бы 7–8 дивизий и около 50 отдельных частей. А поскольку невредимым ушел и сам главарь

Радуев, то невольно во главе тех предположительных дивизий ставишь самого генерал-фельдмаршала Паулюса. При этих условиях стала бы Сталинградская битва великим символом нашей победы?

Многие факторы обусловили наш блестящий успех в Сталинграде. Один из важнейших состоял в том, что Ставка и Генштаб, как писал маршал Жуков, "в процессе боевых действий тщательно изучали разведывательные данные о противнике, анализировали их и делали выводы о характере действий противника и своих войск. Они изучали соображения штабов, командующих фронтами, видами вооруженных сил и родами войск и, анализируя все эти данные, принимали решения". Причем изучались, анализировались, получали немедленную оценку данные, сведения, сигналы самого разного, порой совершенно неожиданного свойства. В этом смысле весьма показательна история с одним письмом Сталину, о которой вспоминал маршал Василевский. Контрнаступление назначалось на 19 ноября. Все спланировано, обдумано, взвешено. Войска изготовились для атаки. Вдруг чуть ли не накануне этой даты Сталин получает письмо — о, на такое письмо надо было решиться! — от командира 4-го механизированного корпуса В. Т. Вольского. Уже сам по себе факт своевременного получения Главнокомандующим письма с фронта выглядит в наши дни сказочно. Сейчас не то что командиру корпуса, но и министрам-то мудрено достучаться до главы государства и армии. Да что там: даже о его встречах с премьером даются специальные сообщения, словно это встречи с иностранным представителем…

Вольский, считая это своим долгом офицера и коммуниста, писал, что контрнаступление обречено на неудачу, и просил Сталина немедленно и тщательно проверить реальность принятых решений, отложить операцию, а может быть, и вовсе отменить ее. Казалось бы, чего тут Верховному думать? На одной чаше весов — обстоятельнейший план Ставки и Генштаба, веское мнение таких авторитетов, как Жуков и Василевский, командующие четырех фронтов, а на другой — не паническое ли суждение безвестного генерала, каких сотни? Чего думать! Действительно, запас прочности операции был огромен: чего стоит хотя бы тот факт, что в окружении оказалось почти в четыре раза больше немцев, чем ожидали, и это не сорвало операцию, а лишь оттянуло срок ее завершения.

Но Сталин не отмахнулся от письма. 18 ноября он срочно вызвал Василевского из Сталинграда, дал ему письмо и спросил, что он думает. Василевский ответил: его автор глубоко ошибается, контрнаступление подготовлено хорошо, есть все основания рассчитывать на успех. Тогда Сталин попросил соединить его по телефону с Вольским и сказал ему: "Ваш корпус, как и намечалось, выводится на острие атаки. Желаю успеха, генерал-лейтенант!"

И 4-й механизированный (позже 3-й гвардейский) выполнил свою задачу достойно. Вольский получил орден Суворова 2-й степени (потом и 1-й), а через год стал генерал-полковником.

Сопоставьте это с тем, что творится сейчас. Еще 23 декабря Верховный главнокомандующий, премьер-министр и министр обороны получили не письмо генерала-одиночки, а официальное донесение за подписью начальника Главного разведывательного управления Министерства обороны генерала Ф. Ладыгина, в котором говорилось о планах террористов нанести удар по Кизляру. Донесение в три высших адреса! И что же? В знаменитой трагикомической сцене порки своих силовых министров, переданной по телевидению, главнокомандующий честно признался: "Да, я проспал…" Может ли удивить такое признание в устах человека, о сонливости которого ходят легенды: он проспал не только, допустим, попутную встречу с ирландским премьер-министром, но даже Крым — жемчужину короны русской державы. Но ведь он говорит это в полной уверенности, что его уникальная сонливость полностью освобождает его от всякой ответственности перед народом.

Правда, редкостная сонливость главковерха порой, особенно в критические часы нашей жизни, вдруг оборачивается столь же редкостной резвостью странной направленности. Мы видели это в страшные дни Буденновска, когда он умчался за океан пообщаться с Клинтоном и другими друзьями, о которых соскучился. Мы видели это и теперь, когда, показав нам на пальцах, как 38 снайперов, взяв на мушку Радуева и всех остальных террористов, он рванул в Париж на похороны бывшего президента Франции. Уж если в родной стране такая трагическая ситуация и если умер бывший, то можно бы послать Черномырдина, который, кстати, очень хорошо смотрится на погребальных церемониях. Так нет же — сам!.. 12 апреля 1945 года умер Рузвельт. В те дни завершалась подготовка к Берлинской операции, она началась 16 апреля. Невозможно представить, чтобы Сталин бросил тогда все дела и полетел в Вашингтон. Этого и не произошло. А ведь Рузвельт был не бывшим, а тогдашним президентом страны-союзницы.