Честь и долг

Иванов Егор

А в газетах сообщение об отставке генерала Верховского, который выступил в предпарламенте с предложением заключить мир, потому что воевать Россия больше не может…

Присев к письменному столу, взволнованно пишет Ильич письмо членам ЦК: "Товарищи! Я пишу эти строки вечером 24-го, положение донельзя критическое. Яснее ясного, что теперь, уже поистине, промедление в восстании смерти подобно.

Изо всех сил убеждаю товарищей, что теперь все висит на волоске, что на очереди стоят вопросы, которые не совещаниями решаются, не съездами (хотя бы даже съездами Советов), а исключительно народами, массой, борьбой вооруженных масс".

В пятый раз уходит Фофанова в этот день в районный комитет с конвертом от Ленина. Подробно рассказала Надежде Константиновне, как рвется Ильич в Смольный, что напрасно товарищи его не пускают в такой момент…

Без десяти одиннадцать Маргарита Васильевна вернулась домой с ответом "да!". Квартира пуста. На столе в чистой тарелке — значит, и не пообедал лежит записка: "Ушел туда, куда вы не хотели, чтобы я уходил. До свидания. Ильич…"

89. Петроград, 25 октября 1917 года

Ночная изморозь посеребрила булыжник мостовых и землю в сквере перед Смольным. У ограды красногвардейцы и солдаты жгли костры, чтобы согреться. Настя, накинув на плечи платок, вышла из главного подъезда, чтобы отдать срочный пакет связному для Выборгского райкома. Возвращаясь, она лицом к лицу столкнулась у одного из костров со своим отцом. Петр Федотович выглядел вполне опытным красногвардейцем. Он был одет легко, тепло и вооружен винтовкой. Карманы, наполненные патронами, оттопыривались.

— Здравствуй, доченька… — ласково улыбнулся он Насте.

— Пап, — вырвалось у нее по-детски, — и ты с нами?!

— Что я, хуже других? — обиделся Петр Федотович.

— Я рада-рада… — стала извиняться Настя. Чтобы перевести разговор на другую тему, она спросила: — А много ли красногвардейцев на твоей фабрике?

Отец смущенно кашлянул в усы.

— Да теперь уж никто и не вступает, — махнул он рукой.

Анастасия почувствовала себя разочарованной и, в свою очередь, обиженной.

— Что же так? — подняла она с укором глаза на отца.

Двое красногвардейцев, сидевших у костра на пустых патронных ящиках, засмеялись розыгрышу.

— Милая! Теперь и вступать некому — почитай, с сентября весь мужской персонал фабрики в Красной гвардии… Вот только хозяина на тачке вывезли за ворота… А так — все!..

— Ты скажи, дочка, когда главное-то начнется? — посерьезнел отец. — Тут все сказывают, что Ильич нынешней ночью в Смольный пришел и теперь дело быстрее делаться будет…

— Правильно говорят! — откликнулась Настя. — У восстания есть теперь главнокомандующий… Вчера вечером наши заняли телефонную станцию. Сегодня в ночь взяты вокзалы и почтамт, электрическая станция…

— Хорошо, что электрическую станцию!.. — вскинулся один из красногвардейцев, что помоложе. — Нам свет нужен! Это буржуи свои дела творят в темноте…

— Не простынь, дочка! — забеспокоился Петр Федотович. — Ты в какой комнате службу правишь? Возьмем Зимний — приду доложу…

— В семьдесят пятой, пап! — поцеловала Настя отца на прощание.

…Полковник Мезенцев около девяти часов утра шел от «Астории», где жительствовал, в свою канцелярию в Зимнем. Слякотная погода заставляла двигаться быстро. На углу Вознесенского и Адмиралтейского проспектов он вынужден был умерить свою прыть. Прямо на него, чуть замедлив ход на повороте, мчались два авто. Один — закрытый «рено» со звездно-полосатым флажком на радиаторе, второй — большой американский «пирс-эрроу». Обе машины, как знал любитель автомобилей артиллерист Мезенцев, принадлежали военному атташе Соединенных Штатов Америки. Полковник по привычке вытянулся «смирно», узнав в господине, одетом в широкое драповое пальто, с серой фуражечкой на голове, министра-председателя. Другими пассажирами были два адъютанта Керенского.

Когда авто проскочили в двух шагах от полковника, обдав его вонючим перегаром газолина, Мезенцев подосадовал на себя за то, что вытянулся перед фигляром, которого ненавидели и презирали теперь уже почти все офицеры армии и флота, хоть и по разным причинам.

Мезенцев пребывал в последние дни в душевном смятении. Он знал, что вот-вот начнется атака большевиков на Зимний дворец. "Бежать, как чиновники-крысы с этого корабля? — думал он, но понятие о долге не позволяло без приказа, самовольно бросить службу. — Воевать с оружием в руках против своего народа? Но где же будет твоя честь, офицер? Ведь проливать кровь сограждан ради паяца Керенского — бесчестно…"

В Салтыковском подъезде, через который было ближе всего пройти в правительственные помещения, знакомый офицер из охраны сказал Мезенцеву, что министр-председатель отбыл в Лугу за подмогой.

"А поможет ли ему это? — задумался полковник. — Если весь народ поднялся как в Питере, сегодняшний день может оказаться для Временного правительства последним…"

Во внутренних покоях дворца, куда не достигал дневной свет и не долетал шум большого города, стоял отвратительный залах казармы, в которой нет порядка. Он проникал сюда из помещений, где обосновались юнкера, а раньше были самокатчики и другие части, расквартированные правительством во дворце для безопасности.

Генерал для поручений Борисов, оказавшийся здесь, взял Мезенцева под руку и о чем-то стал нервно говорить. Александр Юрьевич повел Мезенцева назад, к Серебряной гостиной, где уже собирались на двенадцатичасовое заседание министры. Они шли залами, где среди хрупкой мебели валялись грязные тюфяки. Мальчишки-юнкера в красных с золотом погонах делали вид, что им не страшно, и для храбрости потягивали вино, добытое из царских подвалов…

Мезенцев вспомнил другой Зимний. Последний царский прием в день крещения четырнадцатого года. Блеск мундиров и аромат придворных духов. Декольтированные платья, сверкание драгоценностей, буйную атаку на столы с яствами… Генерального штаба полковник Соколов беседует с Ноксом… "Где-то теперь Алексей Соколов? — подумалось ему. — Где его жена, в которую я был так безнадежно влюблен!.." Александр слышал, что Соколов служит на Западном фронте. Коллеги считают его почти большевиком, а ведь он — очень порядочный человек… Жаль, что в водовороте событий так и не нашлось повода, чтобы нанести визит Анастасии. Господи, что же такое творится, когда не найдешь времени, чтобы повидать даже самых милых тебе людей?