Честь и долг
Шрифт:
Взвесив все это, он даже почувствовал гордость за Анастасию. Бывают же такие! И тут же сник. Нет, не нужны ей будут его деньги, богатство.
Что же делать? Он совсем замерз на улице, но так и продолжал ходить с увядшими цветами около дома, потом бросил их и пошел к подъезду.
Проводив Василия на конспиративную квартиру и договорившись с ним о новой встрече, Настя прошла несколько кварталов пешком. Проверила, нет ли слежки, взяла извозчика и поехала домой. Накануне Алеша прислал письмо, в котором писал, что скоро будет в Петрограде, поэтому она решила: Василию лучше будет переехать на другую квартиру.
Выйдя на площадку из лифта, она увидела Гришу. Настя растерялась. Вид его был жалок. "Я пришел навестить тебя, мне сказали, что ты больна, разреши мне войти", — попросил он.
Отдавая пальто и шляпу горничной, он сразу признал в ней ту худенькую молодку, которая приехала на извозчике.
"Да тут целый заговор!" — подумал он, и чувство былой уверенности вернулось к нему. Настя попросила накрыть стол для чая и пригласила Гришу.
Она понимала, что что-то серьезное кроется в появлении Гриши у нее дома, но инициативу в разговоре не проявляла. Гриша от чая отказался.
— Я пришел сказать тебе многое, — начал он. Но, увидев взлетевшие от изумления брови, продолжал уже не так уверенно. Она была ему не только желанна, но и дорога, а из-за этих большевиков у нее обязательно будут неприятности.
"Нет, надо решиться и сказать все", — подумал он.
— Сегодня я приезжал к тебе в госпиталь сказать, что давно люблю тебя. Но не потому я позволил себе побеспокоить тебя дома, я видел, как ты выходила из дома с Василием. Тебе грозит опасность, я решил тебя предупредить. Зная, что Василий большевик, мне нетрудно было понять, что у него в чемодане нелегальная литература. Если такая женщина, как ты, прикрывает его, так значит, было что прикрывать.
Наступило молчание. Он поднялся и собирался уже прощаться. Но Настя остановила его.
— Твою любовь понять я могу, но второе — всего лишь игра твоего воображения. Тут ты ошибся. Это не Василий, а мой давний друг, которого я проводила на вокзал. С большевиками не имею ничего общего, так что твои страхи напрасны… А теперь давай пить чай, — весело добавила она.
— Если ты поняла первое — мою любовь к тебе, то что же мне ответишь?
— Ты же знаешь, Григорий, что я люблю только Алешу, что его я буду ждать вечно. Я верная жена, — Настя перестала улыбаться.
Он смотрел на нее молча, понимал, что она говорит правду, и это злило.
Почему она вечно одна? Вечно в ожидании? Война войной, но ведь есть и другая жизнь — веселая, легкая, красивая. Он мог бы создать ей такую жизнь. А Соколов? Этот человек навсегда останется для него врагом. Врагов надо убирать с дороги. Это он тоже хорошо усвоил…
С этим убеждением он ушел.
29. Могилев, январь 1917 года
Генерал-майор Соколов получил предписание срочно явиться к временно исправляющему должность наштаверха генералу Ромейко-Гурко. В Могилеве он задержался ненадолго — здесь ему было приказано выехать в Петроград для участия в качестве военного эксперта русской делегации в работе межсоюзнической конференции и ее представителя при лорде Мильнере. Делегации Англии, Франции и Италии должны были собраться в столице России 29 января по старому стилю. Памятуя о несчастье с лордом Китченером, случившемся по дороге в Россию в мае 1916-го, на этот раз прессе было приказано молчать. Лондон демонстративно не стал сообщать в Петербург о маршруте и точных сроках прибытия британской делегации.
Во время короткого приема у генерала Гурко, сказавшего несколько слов о его задачах в Петрограде, временно исправляющий должность наштаверха вынул из стола синий конверт с пятью сургучными печатями и вручил Соколову, прося об услуге — передать в собственные руки военному министру. Что-то в поведении наштаверха показалось опытному разведчику Соколову чуть искусственным, но он отнес это к позерству молодого генерала, сына известного русского военачальника. Всей армии было известно, что Василий Иосифович хотел затмить славой своего прославленного отца и даже иногда слишком суетился ради этого.
Для хранения конверта Соколов получил напрокат в канцелярии штаба плоский портфель с особо тонкими стальными стенками наподобие переносного сейфа и секретными замками. До отхода петроградского экспресса еще оставалось время, и Алексей успел обойти старых друзей в различных делопроизводствах штаба. Встретил в коридоре он и Ассановича. Петр Львович был как никогда ранее любезен. Разумеется, не миновал Соколов и отделение генерал-квартирмейстера. Михаил Саввич Пустовойтенко обрадовался, увидев коллегу, и огорчился, узнав, что Соколов сегодня в вечер должен отправиться в столицу.
— Жаль, что у вас так мало времени, — покачал он седой головой. Подумал и спросил: — В купе, разумеется, вы будете ехать один? Поезд воинский?
— Так точно, ваше превосходительство, — ответил Алексей, недоумевая, зачем такие детали понадобилось знать генерал-квартирмейстеру. Тут же все объяснилось.
— Я знаю вас за человека аккуратного, поэтому могу доверить копии важных документов для прочтения. Здесь, к сожалению, у вас нет уже времени ознакомиться с ними, а знание их очень нужно вам по должности. Ранее мы не могли их вам выслать с фельдпочтой, копии же для сведения сделали. В купе и почитаете, запершись. В Петрограде вы их просто сдадите под расписку в канцелярию военного министерства для уничтожения.
— Спасибо, — ответил тронутый вниманием Пустовойтенко Соколов и получил из рук генерала точно такой же синий казенный пакет, но без сургучных печатей и каких-либо надписей.
Вечером штабной мотор доставил генерала Соколова на Могилевский вокзал. На платформе, подходя к своему пульману, Алексей встретил полковника Маркова, с которым до войны служил в одном отделении Главного управления Генерального штаба и даже занимался в одной комнате. Правда, особой симпатии к Маркову Алексей не испытывал, но как бывшего сослуживца пригласил в свое купе после отхода поезда попить чайку. Казалось, Марков только и ждал этого приглашения. Он обещал обязательно зайти.
Алексей по привычке внимательно осмотрелся в купе, поймал себя на этом и улыбнулся — теперь, на своей земле, ему уже не угрожали беды и напасти, как в нелегальных поездках. Можно было и расслабиться. Тем более что генеральское купе пульмана располагало к покою и отдыху. Два мягких бархатных дивана, надраенная латунь ручек, поручней и других металлических частей. Красное полированное дерево двери и стен, бархатные занавески на окне, вишневый мягкий ковер. Кнопка электрического звонка для вызова проводника, другая — официанта. Маленькая электрическая лампочка под кремовым шелковым абажуром на откидном столике.