Честь и предательство
Шрифт:
— Кейси общается с окружающим миром исключительно через нее. Разве что когда он гневается и слишком громко кричит. Тогда его слова достигают всех, кто оказался поблизости.
По спине Лэннета разлился холодок.
— И что же он говорит в такие минуты?
— Поносит людей, которые проповедуют дружбу, а сами готовят предательство. Он жаждет возмездия. И требует, чтобы его вернули в Лапай.
— Что же мешает ему отправиться туда?
— Король Дерус объявил, что всякий, кто предоставит принцу транспорт, будет сурово наказан.
— Стало быть, Кейси — пленник?
Бахальт с горечью
— Мы все пленники. Кроме Матилисы.
Лэннет вспомнил о Дилайт.
— Надеюсь, она хорошо обращается с девочкой?
— Между ними возникла натянутость, которую я не могу объяснить, но они не желают говорить об этом. Несчастная малышка почти постоянно пребывает в растерянности. Она ошеломлена. Вокруг нее слишком много лжи и злобы…
В голосе Бахальт звучала такая беспомощность, что Лэннет решил сменить тему беседы.
— Зачем вам столько вещей? Я не просил Падайона организовывать медосмотр. Я говорил лишь об ужине.
— Полковник Падайон приказал мне остаться здесь, со Стрелками, — удивленно отозвалась Нэн.
Несколько долгих мгновений Лэннет внимательно смотрел на нее, потом произнес:
— Стало быть, плохи дела. Клянусь, я сказал ему лишь, что жду вас к ужину. Я хотел убедиться в том, что у вас все в порядке. Ни о чем другом я даже не думал. Кейси знает о том, что происходит?
— Об этом деле ему ничего не известно. Об остальном он имеет лишь смутное представление. Как, впрочем, и вы. — Внезапно в ее голосе зазвучали беззаботные, дразнящие нотки; она вновь застала Лэннета врасплох. В ее словах угадывался скрытый подтекст — Лэннет не мог понять, в чем тут дело, но почему-то поймал себя на мысли о горожанах, следивших за ним накануне. Нэн сказала: — Весь город говорит о том, как вы в одиночку вошли в кабинет Падайона, оскорбили его и умудрились выйти. У всех на слуху старые легенды о вашей небывалой удачливости.
— Глупости. Лучше расскажите, что творится в городе. До нас доходят только сплетни.
— Стражи Падайона и королевские войска действуют рука об руку с Люмином и императорскими лизоблюдами. Стражи хуже всех — безжалостные громилы. Народ запуган. В распоряжении императора и Люмина глубоко законспирированная сеть осведомителей. Совет пребывает в нерешительности. Его члены опасаются, что их низложат, если они станут сопротивляться все возрастающему засилью Люмина. Несколько человек арестованы. В Тебесе вот-вот вспыхнет восстание, Лэн. Если бы не плазганы, горожане уже давно расправились бы со Стражами.
— Сколько у них плазганов?
— Если не ошибаюсь, четыре. Точно не знаю. Осведомители выдали повстанцев, которые украли их.
— Клузанаманн! Болдан! — загремел Лэннет. Отразившись от скалы, его голос разнесся над лагерем. Протестующе зазвенел хор насекомых. — Осмотрите футляры с плазганами, — велел он. — Выясните, скольких не хватает.
Болдан побледнел.
— Все плазганы на месте, капитан. Я проверял их накануне вылета. Вы своими глазами видели, как я опечатывал футляры.
— Я видел и то, как докеры уронили ящики на бетон, когда мы прибыли в Лапай. Но я не проверял оружие и даже не осмотрел печати. А вы? Может быть, Ганс?..
Болдан подавленно качнул головой:
— Я не проверял.
— Идемте, Болдан, — сказал Клузанаманн. —
Разговор не клеился, и Лэннет повел Нэн в жилые туннели. Пока солдаты вносили внутрь ее багаж, Лэннет рассказывал ей о своих разведчицах, которые постепенно набирали опыт.
— Я поверил их сплетням о вас, но не поверил тому, что они говорили о городе, — с покаянной улыбкой признался он. — Мне немного стыдно. Я полагал, что они преувеличивают опасность.
Едва он произнес эти слова, послышались крики. Обменявшись озадаченными взглядами, Лэннет и Нэн выбежали из шахты. Чтобы привыкнуть к солнечному свету, потребовалось несколько секунд. То, что они увидели, ошеломило их не меньше, чем слепящие лучи. К лагерю с пронзительным визгом мчались полуодетые Бикини.
— Солдаты! — какой-то из женщин наконец удалось разборчиво произнести хотя бы одно слово. По мере их приближения, в сумбурном гомоне слышались все новые: — Полиция!.. Из Тебеса!.. Выгнали нас из «Хижины»…
Бросив взгляд поверх голов бегущих женщин, Лэннет заметил клубящийся столб черного дыма. Женщины обернулись. Их крики зазвучали громче. Бахальт бросилась к ним, пытаясь загнать их в туннель. Женщины отбивались, не отводя глаз от пламени и дыма. Одна из них жалобно повторяла:
— Наш дом… Наш дом…
Бахальт и еще одна девушка обняли ее, пытаясь успокоить. Остальные понурились, их громкие вопли сменились горьким плачем, полным покорности судьбе.
Лэннет кликнул своих людей и, схватив пояс с мечом, ринулся к горящему зданию. За его спиной из туннелей выбегали Стрелки, бросив свои дела. Людская масса, ринувшаяся к месту пожара, напоминала беспорядочную толпу, но уж никак не воинское подразделение.
Увидев полицейских в мундирах, обступивших огонь, Лэннет с внезапной ясностью осознал, что его люди практически неуправляемы. Он повернулся лицом к набегавшей на него толпе и приказал солдатам остановиться. Одновременно он выкрикнул имена двух офицеров, веля им навести порядок. Его надежды оправдались лишь отчасти. Стрелки продолжали мчаться вперед в прежнем беспорядке, но, по крайней мере, приноравливаясь к шагу Лэннета. Однако он и сейчас чувствовал за спиной дыхание грозной силы. Сожжение «Хижины» было не просто оскорблением, но прямым вызовом. Об этом ясно свидетельствовали и позы полицейских, принявших боевую стойку. Тем не менее электромобили, доставившие их в долину, находились поблизости, а водители сидели за штурвалами, готовые поднять машины в воздух.
Полицейских возглавлял офицер со знаками различия майора королевской армии. Лэннет окликнул его по званию, и он, самодовольно ухмыльнувшись, двинулся навстречу. Приблизившись на расстояние слышимости, он указал в сторону ревущего пламени и сказал:
— Приказ полковника Падайона. Он велел передать вам послание. Ему известно о тех небылицах насчет доктора Бахальт, которые наплели вам шлюхи. Я забираю их в Тебес. Доктор останется у вас.
Его ухмылка оказалась последней каплей. Впоследствии Лэннет говорил себе, что неприятностей не случилось бы, не вздумай майор улыбаться. Он с сожалением признавался, что у него уже давно чесались кулаки, а этот болван скалил зубы, словно напрашиваясь на драку.