Честь рыцаря

Лейтем Джулия

– Сможете, мистрис, дайте время.

– А до тех пор мне придется страдать от его присутствия и бояться неизвестности: что он предпримет, чтобы наказать меня?

– Неужели то, что вы чувствуете, называется любовью? – тихонько спросила Мэри. – Скорее всего это томление вашего тела. Вас тянет к нему, как никогда не тянуло ни к одному мужчине.

Диана обхватила себя руками и плечом прислонилась к стене.

– Надеюсь, что никто, кроме тебя, не замечает моих терзаний.

– Никто здесь не знает вас так, как я.

– И никому

нет до меня дела, – неожиданно для себя произнесла Диана.

– Кроме него, – сказала Мэри, подбородком указав на Баннастера.

Диана застонала и прикрыла глаза.

– Он идет сюда, – прошептала Мэри.

Когда Диана выпрямилась, служанки уже не было рядом. Она заметила удивленный взгляд Баннастера и надеялась, что ей удалось принять равнодушно-спокойный вид. А это было трудно. Как могло случиться, что гнев и подозрения отошли на второй план, что она тянулась к нему помимо собственного желания? Почему одного его прикосновения было достаточно, чтобы она забывала про все на свете? Но их разделяло так много непродуманных поступков и лжи, что у нее не возникало желания переступить через них. Он пробудет здесь несколько дней, если не недель, и уедет, возможно, с сестрой – в качестве нареченной.

И Диана останется одна, со своим секретом принадлежности к Лиге клинка, который отдалил ее от других женщин. Если, конечно, Баннастер не лишит ее свободы.

–. Ваша служанка шарахнулась от меня, как перепуганный кролик, – сказал он, растягивая губы в улыбке.

Рядом никого не было, только Сесили издали наблюдала за ними с лицом, похожим на маску любезности, но настороженно.

– Мэри боится вас, хотя мстить вы собираетесь мне. Он со вздохом прислонился к стене рядом с ней.

– Вы не танцуете?

– Чего вы хотите? – спросила Диана, Он взял ее руку и склонился над ней как будто для поцелуя; от его губ шло тепло.

– Вы знаете, чего я хочу.

Он говорил, не отпуская ее руки, и ей казалось, что она чувствует прикосновение его губ. Она отдернула руку. Он поднял на нее смеющиеся глаза.

– Почему бы нам не потанцевать?

– Непохоже, чтобы мы заключили перемирие после того, как вы извинились.

– Нет, но что подумают ваши люди, если их благородный гость будет пренебрегать одной сестрой и отдавать предпочтение другой?

– Что вы не благородный гость, а грубиян и невежа. Он тихонько фыркнул.

– Я не хочу, чтобы они так думали. Она выразительно оглядела его одежду.

– Вы слишком много внимания уделяете своему внешнему виду.

Он приложил руку к сердцу.

– Прямое попадание. Вам тоже понравилось бы носить красивую одежду, если бы вас в течение многих лет заставляли носить монашеское одеяние.

Она не смогла сдержать любопытства.

– Когда вы готовились в священники?

– Даже раньше, – ответил он. – Мои родители считали, что, если я буду жить как священник с раннего возраста, мне не придется сожалеть об отсутствии роскоши и удобств, когда я лишусь их.

.– Что это означало? Он пожал плечами.

– Сколько я себя помню, в моих комнатах не было ковров, от которых было бы теплее и уютнее, только простое одеяло на голой кровати да молитвенники вместо светских книг.

Она вспомнила о книге, которую он предназначал Сесили, но еще не подарил ей.

– Вы преувеличиваете.

И хотя он улыбался, она вдруг поняла, что это правда.

– С вами обращались не как с сыном виконта?

– Отец покровительствовал мне, – учтиво сказал Том, поворачивая голову, чтобы взглянуть на всеобщее веселье.

– Покровительствовал? – Она видела шрамы у него на спине.

Том рассеянно улыбался, глядя, как рядом с камином ставят лестницу, чтобы повесить омелу.

– В конце концов, я был семейным вкладом в церковь, которая могла дать большую власть аристократу со связями.

– Но заставлять ребенка вести такую жизнь…

Она снова вспомнила его изувеченную спину, гадая, сколько лет ему было, когда это случилось, не зная, как спросить об этом. Он стал виконтом в восемнадцать лет, и после этого уж точно никто не мог так обойтись с ним. Теперь ей стало понятнее его стремление хорошо одеваться.

Он вновь пожал плечами.

– Отец настаивал, что мне не следует получать образование и иметь друзей. Мать подчинилась ему.

– У матери часто не оказывается выбора, – неожиданно для себя мягко сказала она.

Баннастер взглянул на нее с интересом. Она не собиралась сочувствовать ему и не хотела разделять общее мнение. Что, если в ходе этого неловкого разговора он невольно доверился ей, сказал больше, чем…

– А ваша матушка? – спросил он ровным голосом. – Как вела себя она?

– Она была добра ко мне, – просто ответила Диана. – Это я восстала против ее, как мне казалось, слишком скучной жизни.

– Вы и сейчас, как мне представляется, решительны и своевольны, если судить по моему опыту.

Она нахмурилась, неуверенно глядя на него, а он откинул голову назад и захохотал. Это снова привлекло внимание Сесили, во взоре которой уже сквозило раздражение.

– Звучит, как будто вы восхищаетесь мной, – язвительно заметила Диана.

Он усмехнулся.

– Меня многое в вас привлекает, – сказал он, дерзко оглядывая ее с ног до головы. – Но только не поспешность в выводах, которая привела к моему заточению.

Да, она всегда была импульсивной, подумала Диана с сожалением.

– А ваш отец? – продолжил он. – Уверен, вы обожали его, поскольку он согласился с вашим неординарным решением – уподобиться мужчинам.

Все в ней возмутилось.

– Я не нахожу предосудительным желание научиться защищаться, стать сильнее. По-моему, я вам уже все объяснила.

Повисло молчание, оба теперь смотрели на менестрелей, которые заиграли новый танец. Неожиданно Баннастер дружески взял ее за руку и повел за собой.