Честь, слава, империя. Труды, артикулы, переписка, мемуары
Шрифт:
Неподалеку от помянутой недавно церкви и близ берега Невы стояло старое высокое дерево ольха. О нем пророчествовал один мужик в Петербурге, что в ближайшем сентябре месяце столь великое будет потопление города, что вода превысит помянутое дерево. Разнесшийся о том слух привел жителей сего нового города, а особливо легковерную чернь, в страх и беспокойство. Многие из них делали приуготовление, каким образом в таком случае спастись.
Некоторые наперед уже скрылись в ближайшие и вышние места, лежащие около Петербурга: в Павловское, Красное
Петр Великий, полюбивший свой новый город Петербург и изобильные водами его места, весьма от того рассердился, велел то дерево срубить и всячески старался узнать виновника сей ложной и страшной молвы. Многие сотни людей были допрошены, и каждый долженствовал объявить, от кого слышал. По долговременном старании открыл он ложного сего пророка в одном российском мужике, который, как и многие ему равные, был издалека переселен в одну финскую деревню и неохотно в сей стране жил.
Его обличили, что он был вредный виновник сего ложного слуха. Петр Великий велел его до исхода сентября держать под стражею в крепости, а когда прошел срок и потопа не бывало, то определил он публиковать, чтоб из каждого дому кто-нибудь в означенный день и час явился на место срубленного дерева. Там велел он сему ложному пророку на довольно возвышенном эшафоте дать пятьдесят ударов кнутом и потом пред всем народом прочесть изрядное увещание от обмана и столь глупого и вредного суеверия.
Известно сие от господина Кенига, бывшего тогдашним секретарем барона Шафирова, а потом от советника коммерции при дворе голштинского герцога.
Известно, что Петра Великого единое ненасытимое его желание к познанию того, что для государства выгодно, сопровождало не токмо ко всем заводам, мануфактурам и рукомеслам, которые заслуживали внимание, но он даже не стыдился в деревнях и городах посещать и ободрять низкого состояния людей, которые с желаемым успехом отправляли свое рукомесло. Как он однажды находился в Архангельске при реке Двине и увидел довольное число барок и прочих сему подобных простых судов: на месте стоящих, то спросил он, какие бы то были суда и откуда они?
На сие было донесено царю, что это мужики и простолюдины из Холмогор, везущие в город разный товар для продажи. Сим не был он доволен, но хотел сам с ними разговаривать. И так пошел он к ним и усмотрел, что большая часть помянутых повозок были нагружены горшками и прочею глиняною посудою. Между тем как он старался все пересмотреть и для того ходил по судам, то нечаянно под сим государем переломилась доска, так что он упал в нагруженное горшками судно, и хотя себе никакого не причинил вреда, но горшечнику довольно сделал убытку.
Горшечник, которому сие судно с грузом принадлежало, посмотрев на разбитый свой товар, почесал голову и с простоты сказал царю: «Батюшка, теперь я не много денег с рынка домой привезу». – «Сколько
Известно сие от профессора Ломоносова, уроженца Колмогор, которому отец его, бывший тогда при сем случае, пересказывал.
Царь Петр Великий, заседая однажды в Сенате, услышал о разных грабительствах, случившихся за несколько дней, в великое пришел негодование и во гневе сказал сии слова: «Клянусь Богом, что я наконец прерву проклятое сие воровство». Потом, взглянув на тогдашнего генерал-прокурора Павла Ивановича Ягужинского, сказал ему: «Павел Иванович! Напиши сейчас от моего имени генеральный указ во все государство, что, ежели кто и столько украдет, чего будет стоить петля, тот без дальних допросов будет повешен».
Генерал-прокурор, который уже взял в руки перо, помешкал еще по выслушании сего строгого повеления и со удивлением говорил царю: «Петр Алексеевич! Помысли о следствиях такого указа». – «Пиши, – подтвердил царь, – как я тебе сказал». Ягужинский, еще не писав, со смехом повторил монарху: «Всемилостивейший государь! Разве вы хотите остаться императором без подданных. Мы все воруем, только с тем различием, что один более другого». Царь, слушавший сии слова в задумчивости, начал шуточному сему замыслу смеяться и без дальнего повеления оное оставил.
Известно сие от министра кабинета графа Ягужинского.
Между Нарвою и Ревелем, около 100 верст от последнего города, стоит на большой дороге изрядная каменная церковь, именуемая Гальяль. В оной находится с древних шведских времен, между прочими гробницами прежних владетелей тамошних поместий, так же одна, в которой 1632 года похоронены две девицы фон Гроот, которые и доныне нетленными пребывают.
Проезжая сие место 1752 года июля месяца, велел я поднять камень и нашел сии два тела в вышеописанном состоянии: нагими, иссохшими, желтоватыми и без малейшего духа. Кожа по всему телу казалась подобною искусством выделанной и натянутой свиной коже, и, будучи пальцем, или палкою в живот вогнута, распрямлялась с сильною упругостию; внутренности же иссохшими быть долженствуют, ибо я, осязая их, ни малейшего знаку оных не нашел.
Пономарь, отваливший мне сей гробницы камень, рассказал при сем случае, что Петр Великий во время шведской войны, приступая к Ревелю и расположась своим станом, стоял несколько недель близ сего места. Он, услыша о сих нетленных телах, не хотел тому поверить, а чтоб исследовать самому истину сей вещи, повелел царь принести сии тела в свой стан, прилежно их рассмотрел и изъяснил находившимся при нем генералам естественные причины сего неповреждения; спустя несколько дней приказал он их обратно отнести в их гробницу и нимало тому не удивляться.