Честь, слава, империя. Труды, артикулы, переписка, мемуары
Шрифт:
Сей великий монарх, являвший всегда истинное почтение и любовь к Карлу XII, во время Ништадтского мира (1721) иногда говаривал: «Я предлагал с моей стороны любезному моему брату Карлу два мира: первый был мир необходимый, а другой был великодушный мир, которые он мне оба отказал. Теперь же в третий раз должен со мною заключить принужденный или постыдный мир».
Когда же великодушный наш император получил известие о смерти Карла XII, воспоследовавшей в 1718 году при Фридрихсгаме, потекли из очей его слезы, а как он приметил, что оные по лицу его катятся, то отворотился от окружавших
Известно сие от тайного советника Веселовского.
Поелику Петр Великий никакой карточной игры не знал, как только голландской гравиас, то и сию игру редко употреблял; напротив того, в вечерних собраниях охотнее разговаривал с морскими офицерами, кораблестроителями и купцами, нежели любил играть, то игра мало при дворе была в употреблении. Хотя в армии и флоте не совершенно была оная запрещена, однако не выше рубля позволено было проигрывать.
Кто больше проигрывал, тот по Воинскому царскому уставу не повинен был платить, а ежели фискал о том доносил, то те, которые больше рубля проигрывали, подвергались суду и наказанию. Сей монарх говаривал об игроках: «Они либо не имеют вкуса в полезных вещах, коими бы могли заниматься, либо имеют намерение своих товарищей лишать денег».
Известно сие от генерал-экипажмейстера Бруинса.
Петр Великий от юности своя, казалось, как бы природное имел отвращение от водяной езды. Сему в доказательство служить может то, что, когда предлагали ему кататься по реке Яузе в Москве или по какому пруду, никогда не могли его на то согласить, и он всегда отказывался страхом; но не можно довольно надивиться, что он в последующее время получил величайшую и почти чрезмерную страсть к плаванию по сей непостоянной стихии до самой своей кончины.
Страсть сия возросла в нем до величайшей отважности, которая часто угрожала ему очевидною опасностию и лишением жизни, однако же, имея он твердую доверенность на кормчее искусство, ни малейшей не показывал боязни. Когда он таким образом боролся с разъяренными морскими волнами и сражался с жесточайшею бурею, лишавшею отважности лучших его мореходцев, то сей истинный наш морской герой никогда не вдавался в отчаяние, но паче вперял в них мужество сими словами: «Не бойтеся, царь Петр не потонет. Слыхано ль когда, чтоб российский царь погиб в воде?»
Некогда пригласил сей монарх иностранных министров, при его дворе в Петербурге находившихся, прогуляться с ним в Кронштадт, где хотел им показать некоторые новые застройки и часть своего к выезду готового флота. Они сели с его величеством на голландский буйер, которым сам царь правил. Когда они несколько за половину дороги переплыли и находились уже в Финском заливе, поднялся сильный полуденный и противный им ветер.
Царь усмотрел также на отдаленном горизонте туман и подымающуюся тучу, из коей возвестил своим спутникам скорую бурю. Большая часть из сих пришли от того в вящий страх, когда увидели, что неробкий штурман, Петр Великий, приказал спустить половину парусов и матросам повелевал быть в готовности.
Некоторые из сего собрания, увидев, что буйер от противного ветра больше назад к Петербургу, нежели вперед подавался и для единственного лавирования был от царя то на ту, то на другую сторону уклоняем,
Буря с страшным громом явилась в полном своем свирепстве, волны бились через борт, и буйер казался скоро быть погруженным в морскую бездну. Опасность сделалась явною, а страх смерти на лицах всех был виден, выключая Петра Великого и его морских служителей. Поелику он занимался рулем и кричал все к матросам, то и не внимал частым просьбам иностранных послов, пока наконец один из них, господин К. П. и X. С. Л. к нему подошел и, преисполненный страхом, не в шутку уже ему сказал: «Ради Бога, прошу Вашего Величества воротиться в Петербург или плыть к ближайшему берегу Петергофа: подумайте, что я от моего короля не для того прислан в Россию, чтоб здесь утонуть. Ежели я здесь погибну, как то уже и ясно предусматриваю, то Ваше Величество будете ответствовать за то моему двору».
Невзирая на величайшую опасность, едва мог царь удержаться от смеха и равнодушно ответствовал посланнику: «Не бойся, господин фон Л., ежели вы утонете, то и мы все потонем, а тогда вашему двору не на ком будет уже и взыскивать».
Между тем искусный штурман Петр, усмотрев сам невозможность далее противиться буре и волнам, лавировал к стороне, благополучно уклонился от бури и, наконец, вбежал в пристань увеселительного своего замка Петергофа. Там оживотворил он своих спутников ужином и довольным числом бокалов венгерского вина, а потом дал им наступающею ночью там успокоиться.
На рассвете поехал он один на своем буйере в Кронштадт и послал оттуда несколько шлюпок с надежными людьми за своими гостями.
Известно сие от экипажмейстера Брюинса.
Мудрый российский законодатель, царь Петр Великий всегда тщился быть примером строгого соблюдения законов. К духовным уставам имел он особенное уважение; в уголовных же делах был он тем паче не упросителен, чем больше злобы и умысла в преступнике примечал. Ежели дело касалось до убийства, то от его величества никогда не можно было ожидать или искать прощения; ибо он всегда утверждал, что злобою пролитая кровь вопиет о мщении, а ненаказание злодеяний служит к величайшему вреду общества.
Некоторая придворная фрейлина ее императорского величества Екатерины I, именем Гамильтон, по вертопрашной своей жизни умела два раза скрыть свою беременность и столь искусно могла утаить произведенных на свет мертвых или живых плодов, что ни однажды не подвергалась подозрению двора, но третий случай сделался ей пагубным. Умерщвленный младенец был найден, а обстоятельства госпожи Гамильтон привлекли всех на нее подозрения.
По царскому повелению была она допрошена, и не токмо призналась в сем детоубийстве, но и в прежних двух. По сем была она осуждена на смерть, а предложенный царю приговор, против ее чаяния, подписан; ибо никакие просители, да и самая царская благосклонность жизни ей исходатайствовать не могли. Вся сия отличность ничего была не в силах произвесть в царе, соблюдавшем Божеские и государственные законы. Наступил день казни девицы Гамильтон; преступницу привели на Лобное место, одеянную в белое шелковое платье с черными лентами.