Честь снайпера
Шрифт:
— Что ты имеешь в виду?
— Они так не работали.
При всём своём шпионском опыте и при всех успешных операциях русские не проводили тайных операций в их классическом понимании, помещая своего тренированного исполнителя за линию фронта. Им это не было нужно — всё же вплоть до 1944 го года война шла на их территории, испещрённой дюжинами партизанских отрядов, подразделений, исполнителей — одиночек, уже находившихся там, так что в любой местности у них и так были люди и надёжная связь с ними. Так что им никогда не приходилось сколачивать команду или даже брать одного человека и перемещать его (или её) за тысячу миль для внедрения. Однако, рассудил Суэггер единственное правило состоит в том, что нет никаких правил. Раз уж они послали Милли на Украину, это шло настолько вразрез
Он подвёл итог для Рейли, которая кивнула и продолжила излагать для него прошлое Крулова: советский чиновник во втором поколении. Родился в 1913-м.
Его отец был советским торговым представителем в Германии в 20-х и в начале 30-х.
— Шпион? — допытывался Боб.
— Конечно. Так что Крулов вырос в Мюнхене и посещал там школу до прихода Гитлера к власти. Его отец тем временем пытался налаживать торговые связи, однако его реальным делом — скорее всего — было координирование деятельности профсоюзов и весьма весомой в этом регионе коммунистической партии, пока его не вышвырнули нацисты, начавшие очищение от немецких коммунистов. Крулов был гениальным студентом, имел талант к организации, чему в значительной мере помогали связи его отца. Стал членом Политбюро в 36-м, а уже в 38-м привлёк внимание Сталина. Во время войны он был незаменим, путешествовал по приказу Вождя от одного генерала к другому по всем фронтам, а после войны пользовался заслуженным успехом. Он мог бы даже стать генеральным секретарём после Сталина, поскольку Хрущёв тоже его любил, но предпочёл уйти из поля зрения, потеряв власть и… как это ни назови… интересы. Скрылся из виду. Можно сказать что он исчез.
— Я думаю, он многим наступал на ноги, будучи сталинским порученцем, так что когда Сталина не стало, владельцы ног наступили на него в ответ. Так что давай вернёмся к Крулову и проследим до конца тропы.
— Итак, — сказала Рейли, — у тебя есть идеи по поводу того, зачем он послал Милли на Украину?
— Конечно. Кого-то потребовалось прикончить самым крутым способом.
— Но Украина, — напомнила Рейли, — хоть и была практически освобождена от немцев к июлю 44-го, на протяжении трёх лет была полем адских битв. Немцы убили там миллионы. Так что кто мог бы быть убийцей номер один среди миллионов убийц?
— Кроме того, у красных были партизаны в Карпатах, на Украине и вообще везде, так? Зачем при этом посылать девчонку из Сталинграда или где она там была после Сталинграда, когда они могли просто приказать партизанам атаковать и убить кого нужно?
— Он был хорошо защищён? — спросила в ответ Рейли?
— Точно. Любая прямая атака была обречена на провал. Но она — снайпер, один из лучших. Она убивает людей издалека, из высокой травы. Она сможет пригвоздить его с расстояния, скажем, пятисот метров, а это единственный путь его достать.
— Это делает его большой нацистской шишкой, не так ли?
— Верно.
— Хммм…
Рейли погрузилась в Гугл и напечатала: «Украина нацистские власти 1944».
Щёлк.
Они смотрели на мерцающий экран с меняющимися изображениями, выдавший, наконец, первые двадцать пять результатов из шестнадцати тысяч пятиста девяноста двух. Одно и то же имя фигурировало двадцать пять раз из двадцати пяти.
— Грёдль, — прочитал, наконец, Суэггер. — Что это за Грёдль, чёрт бы его побрал?
Глава 6
Откровенно говоря, он был излишне жирным. На его лице было слишком много плоти, свисавшей с черепа. Его веки висели, его щёки висели, его набрякшие губы висели, его усы висели. Он носил очки в стальной оправе, настолько толстые, что они увеличивали глаза, бледные и выцветшие, но сейчас покрасневшие от бессонных ночей.
Он был недоверчив, что прекрасно сочеталось с его нездоровым лицом и телом. Хоть он и находился в ранге обергруппенфюрера СС, что в жуткой орфографии этой организации значило «старший лидер группы СС» и давало ему право носить гламурный чёрный мундир с двойными серебряными молниями и ещё множеством вычурных украшений, эмблем и цацек «Вооружённой гвардии», вместо всего этого он носил бесформенный тёмный костюм и замызганные чёрные туфли. Похож он был на профессора экономики, которым и являлся.
Тут не было никакого протеста против элитарности. Он вовсе не говорил миру: «Я не играю в игрушки с формой, моя власть и без того настолько велика, что никто меня в этом не упрекнёт». Просто его ум работал именно так, видя только самое необходимое. Спросите его, был ли Вождь при их последней встрече одет в униформу или костюм (это зависело от настроения Вождя) — он не знал бы. Спросили бы вы его через пять секунд после окончания встречи — он всё равно не знал бы. Однако, поинтересуйтесь вы тем, что сказал Вождь по поводу размещения войск в Венгрии в поддержку северного крыла украинской группы армий «Север» в белорусском регионе в июле, он рассказал бы всё в мельчайших подробностях, поскольку имел экстраординарную память. Он не забывал никаких данных — ничего из того, что фигурировало в его решениях, до последней песчинки сведений, до каждого рапорта, присланного ему, каждого дела, по которому он давал консультацию, каждого слова, которое он писал. Вселенная была записана на бумаге — в расчётах и оценках. Жизнь же во плоти, оформленная в человеческих телах, не стоила доверия и игнорировалась за единственным исключением его возлюбленной жены Хельги, удачно вернувшейся в Берлин и его любимицы таксы Мици, сопровождавшей Хельгу.
В результате этого его разум очистился для сражения с вопросом железных дорог.
Похоже было, что русские бомбардировщики не бомбили их с той же регулярностью. Они знали, что Западная Украина скоро снова вернётся к ним, так что им придётся восстанавливать всё, что они сейчас разбомбят. Поэтому они отказались от пулемётных и ракетных обстрелов немецких военных поездов, если поезда шли на запад, полные раненых. Кроме того, с тех пор как фронт был прорван и в любой момент мог рухнуть, они не трогали даже поезда, идущие на восток, поскольку прибытие новых войск лишь наполняло красным котёл, который вскоре захлопнется.
Дело было не в том, что они сочувствовали раненым. Им просто нужен был путь, по которому они будут перебрасывать свои войска на запад, через Карпаты и дальше в Венгрию в гонке ближайших месяцев, призом в которой был Будапешт.
— Необходимо, — диктовал он секретарше директиву № 559, — чтобы мы полностью использовали эту возможность и ускорили достижение конкретных целей.
Это был вопрос расстановки приоритетов. Грамотный управленец — долго изучавший ситуацию с гонкой железнодорожных перевозок в интересах Рейха — столкнувшись с текущей стратегической ситуацией и бюджетными требованиями, транспортными сложностями и объёмом перевозок понимал, что не всё может быть достигнуто. Не хватало локомотивов, угля, самих рельсовых путей, так что небольшое окно в динамизме войны следовало использовать точнейшим образом с тем, чтобы выжать из него максимум.
Он вернулся к своему арифмометру и снова прорвался сквозь цифры и вычисления, сверяя итог.
— Доктор Грёдль? — обратилась к нему секретарша, полноватая женщина по имени Берта.
— Я хочу ещё раз свериться, — ответил он, не обращая на неё внимание и не замечая её полноты. Так же он не обращал внимания на современные детали этой новомодной комнаты, построенной поляками в 1936 году под влиянием Баухауза в качестве выражения будущего, которое, по их мнению, ждало их впереди. Увы, в 1939-м они поняли, что ошибались, когда Советский Союз захватил Северную Украину и поняли это ещё раз после германского наступления в 1941-м. Грёдль не замечал даже гладкости и аэродинамической обтекаемости ультрасовременного стола, за которым он работал — ещё одного примера неудачно расположенного польского оптимизма. Не обращал он внимания и на наспех развешанные там и тут нацистские баннеры и валявшиеся повсюду стопки папок, разрозненных листов бумаги, книжные тома, записи, бухгалтерские книги и дневники. Беспорядок временного переезда не касался его. Он видел лишь цифры.