Честь снайпера
Шрифт:
— Я искренне ненавижу ваш тип людей — эдакие благородные герои. Видите, тот парень, что кормит ваших друзей? Он их даже рассмешил. Так вот, он тоже такой же — благородный. Аж до тошноты. У него шесть нашивок за ранение и знак отличия за семьдесят пять атак. Семьдесят пять! Примерно до 1942-го знаков отличия хватало, но более важных уже не было. По политическим мотивам СС уничтожили бы его немедленно — имей они такой шанс. Они знают о его подрывных наклонностях. Я бы хотел отправить его домой: он этого заслужил. Как и другие мои парни. Они все этого заслужили. А если я не выдам ваших друзей эсэсовцам, Вилли домой не попадёт — как и остальная
— Ничего личного.
— Откровенно говоря, я ощущаю тут личные мотивы, и мне это не нравится. НО долг есть долг.
— Я ценю, офицер, ваше цивилизованное обращение со мной и готовность слушать.
— Я ценю, сержант снайпер, ваше хорошее поведение. Это знак доброго происхождения.
Прошёл час. Трое пленников доедали последний ужин. Бойцы занимали свои обычные боевые позиции, а два наблюдательных дозора в полумиле вниз по дороге на Яремче были готовы сообщить о панцервагенах карательного батальона либо о наступающих русских. Карл сидел в связной палатке, вместе с Вилли слушая развитие событий по радио.
Он курил и думал. Наконец, он решил прикончить последний запас английского трубочного табака, принесшего Карлу богатое мощное просветление в голове. Разрывы снарядов и вой ракет звучали постоянно, хоть и меняли интенсивность, то стихая, то снова разгораясь. Огня ручного оружия всё ещё не было слышно — это значило, что битва была ещё слишком далеко, чтобы принимать её во внимание.
Его задумчивость прервал связист.
— Карл, Хорст вызывает.
— Да? — ответил Карл в трубку. — Слушаю, это Карл.
— Карл, я их вижу. Они в нескольких милях. Три панцервагена СС, идут по дороге.
— Отлично, принял. Прикинь, когда будут здесь?
— Полагаю, минимум через полчаса.
— Хорошая работа. Ладно, возвращайся сюда, на позицию.
— Да, Карл.
— Брось телефон. Не трать времени на сматывание кабеля. Так или иначе — телефон нам уже не понадобится.
— Понял. Конец связи.
— Конец связи.
Он поднялся и подозвал к себе Вилли.
— Мне нужна сухарная сумка с хлебом — а не с гранатами. Положи ещё овощей и бутылку чистой воды.
— Карл, что ты задумал?
— Вилли, делай, что сказано. Я здесь офицер.
— Да, Карл.
Карл подошёл к трём пленникам, сидевшим в окопе.
— Итак, — сказал он, — я решил отпустить двух мужчин. Вилли соберёт вам припасов. Я советую вам идти через ущелье, затем взять правее и найти пещеру или хотя бы овраг в нескольких милях от дороги. Вам вряд ли захочется быть на этой стороне хребта, когда здесь начнётся сражение. Кругом будут стрелять, в том числе из миномётов. Когда мы блокируем дорогу — будет сильный взрыв. Оставайтесь в укрытии как минимум сутки после того, как стрельба утихнет. Затем выходите с поднятыми руками и ищите своих людей. Они будут готовы стрелять во всё, что шевелится, так что лучше найдите офицера или толкового унтера, который успокоит остальных.
Карл повернулся к женщине как раз тогда, когда прибыл Вилли — с двумя полными сухарными сумками и парой бутылок воды.
— Я не могу так же поступить с вами, как я уже пояснил. У вас есть пара минут для прощания. Скоро здесь будет СС. Тогда я уже ничего не смогу для вас сделать.
— Карл, ты… — начал было Вилли.
— Я уверен.
— Разве мы не получили приказов? Женщина и её спутники. Они повернут это против нас.
— Наверное. Но я полагаю, что они будут так рады заполучить снайпершу, что ни о чём больше думать не станут. Кроме того, мы собираемся сотворить большое дело перед самым прибытием Иванов. Поверь, Али Бабе это не нравится. Он поспешит пройти по дороге дальше, на Ужгород — за наши новые линии укреплений. Я гарантирую, что араб абсолютно не хочет застрять между двумя равно презираемыми им силами — Красной Армией и Двадцать первой десантной дивизией. Мы взорвём Нутро, а потом я свяжусь напрямую с Мюнцем — если он ещё будет жив. Я сообщу ему, что спутники снайперши были практически мертвы, так что не было смысла пересылать их дальше. Он это примет, поскольку будет счастлив, что у него есть эта девчонка и он может отправить её в Берлин со всеми её секретами.
— Ну, Карл, тебе виднее. Мы никогда в тебе не сомневались. Но, Карл, они все у нас, и кажется…
— Мужчины не имеют значения, Вилли. У СС есть причина, чтобы искать девчонку. В этих двух идиотах никакого смысла нет. СС даже не заметит, уверяю тебя.
Учитель и Крестьянин, теперь свободные и снабжённые двумя сумками, прошли каньон и свернули направо, где нашли тропу, ведущую к основанию хребта. Немцев не было — все уже отступили. Тут они были в безопасности.
Они поспешили вниз, по каменистой тропе. Затем вдруг оба остановились.
— Я должен увидеть, — сказал Учитель.
— И я, — согласился Крестьянин.
— Ты иди. Не на что там глазеть.
— Нет, я должен…
— Ты и верно тупой. Иди уже! Ты официальный выживший — помни, что сказал немец. Отсидись, не выскакивай на солдат. Они тебя застрелят.
— Я не пойду. Я тоже хочу увидеть.
— Тебя могут убить.
— Ну и пусть.
— Ладно, пошли.
Оба поспешили назад, к искрошенной стене ущелья. Подбираясь всё ближе и ближе, они, наконец, добрались до места, открывавшего вид из-за края скалы на маленький немецкий форт.
Учитель быстро заметил три эсэсовских панцервагена, раскрашенных пятнистым буро-зелёным камуфляжем, тяжело катящихся на своих мощных гусеницах вверх по пыльной дороге. В кабине первого из них стоял человек — словно капитан на мостике.
Сменив место наблюдения, Учитель вернулся к укреплению, сначала ничего особенного не разглядев, но затем…
— Смотри, — вдруг сказал Крестьянин. — Это Милли.
— Точно, — ответил Учитель.
Она шла с молодым офицером вдоль дороги, дымя сигаретой.
— Что он собирается делать? — спросил Крестьянин. — Отпустить её тоже?
— Нет, он её не отпустит. Иначе его казнят.
— Тогда что…
— Могло бы показаться жестоким… но это единственно возможный хороший конец для неё. Это будет стоить офицеру жизни, но он не выдаст её для эсэсовских пыток. Как и мы с тобой, он влюблён в неё.
— Я не…
— Смотри, Крестьянин. Эта драма заканчивается чудесным образом. Подумай об этом, и в своё время ты поймёшь. Ты также поймёшь, что этот немец — честный человек. Наверное, настоящий герой.