Честь воеводы. Алексей Басманов
Шрифт:
— Твоей волей, князь-батюшка, прибыл из Стариц в Москву и волею великой княгини вошёл во дворец, ей служу. Имя моё — боярин Фёдор Колычев.
Князь Василий смерил Фёдора внимательным взглядом и нашёл, что он молод, статен, силён, смотрит почтительно и с достоинством. Коротко заметил:
— Ну служи. — Он направился к двери опочивальни, миновал Евдокию и скрылся в покое жены.
Она ждала Богом данного ей супруга. А пока ожидала, много думала о нём, о себе, искала силы, дабы не дрогнуть под его жгучим и тяжёлым взглядом. В том видела своё спасение. Сердце вещало ей, что князю уже всё ведомо. За двадцать лет супружества она утвердилась в том, что для великого князя на Руси нет ничего тайного, и особенно во дворцовой жизни. Поди, ни один государь прежде не держал близ
Когда князь Василий появился в опочивальне, Соломония творила молитву, только в ней находя своё спасение. Так и было. С молитвой на устах Соломония поспешила навстречу Василию, обняла его, прижалась к широкой груди, привстала на цыпочки и поцеловала в губы.
— Сокол мой ясный, как я скучала по тебе! Как долго ты был в походе! Думала, не дождусь.
— Как могла скучать, ежели в Старицах была весела?
— Страдание моё вылилось в веселье. Боялась, что от печали увяну без тебя, желанный мой.
— Так ли сие? А что же князь Андрей не ходил близ тебя гоголем?
— Ходил, любый. Так ведь я великая княгиня. И многие вельможи кружат близ меня, тот же князь Шигона проходу не даёт. Лесть для них вместо молитвы. — Соломония вновь приникла к Василию. — Идём же, мой желанный, на ложе. И всё у нас будет, как в молодости.
Князь Василий дрогнул. Соломония победила его отчуждение. Он ещё раз пристально посмотрел ей в лицо и увидел, с какой девической невинностью смотрела она на него, какой чистотой светились её глаза. И к князю пришло желание, которого он давно не испытывал. Василий заглушил в себе гнев, негодование, жёсткость, с коими шёл в опочивальню Соломонии. Он вспомнил, как сотни раз за долгие двадцать лет их супружества Соломония ласково и мудро побуждала его пробовать свою силу. Её вера в мужское достоинство Василия вдохновляла его, и он жаждал её ласки, неугомонности в супружеской утехе и, окончательно забыв наветы на княгиню, окунулся в озеро нежности, что приготовила ему жена. Он провёл ночь в постели с Соломонией. И был волшебный час близости, какой Василий ранее не испытывал. На удивление себе, князь проявил недюжинную силу, и она показалась ему детородной. Он даже несколько раз поделился своей радостью:
— Соломонеюшка, что ты со мной сделала! Отныне я богатырь! Ишь как мы с тобой славно натешились!
— Славно, сокол мой ясный. И ты не запамятуй сию ночь. Веди отсчёт дням до появления наследника. Да будут у нас и другие похожие праздники.
А пока князь Василий и княгиня Соломония тешились и увеселялись, в великокняжеском дворце случилось то, что перевернуло судьбу великой княгини.
В глухую полночь, лишь только воевода Фёдор Колычев обошёл свои караулы на половине Соломонии, туда тайно пробрались трое из чёрных [17] слуг князя Ивана Шигоны. Они вломились в покой боярыни Евдокии, подняли её с постели, завязали рот, накинули тёмный плащ и увели из дворца. У чёрного крыльца стоял крытый возок, Евдокию бросили в него на солому, кони в сей же миг рванулись и умчали из Кремля. Ехали недолго. Евдокию вытащили из возка и ввели в храм Рождества Пречистые на Рву. Её привели в ризницу, силой поставили на колени и откинули капюшон. Она подняла голову и увидела перед собой митрополита всея Руси Даниила. Вид у него был грозный. Он сидел на лавке, и его жгучие глаза уставились на Евдокию. К ней подошёл князь Иван Шигона, больно ткнул посохом в спину и прошипел:
17
Чёрные — выполняющие физически тяжёлую, грязную работу; принадлежащие к низшим, не привилегированным сословиям, к простонародью; злостные, низкие, коварные.
— Говори владыке всю истинную правду, чем занималась великая княгиня в Старицах с князем Андреем?
Евдокия, ещё не придя в себя от боли, ответила:
— Они токмо осматривали подворье и гуляли по саду.
Шигона вновь ткнул её в спину остриём и пнул ногой. Евдокия вскрикнула.
— Ты скрыла подноготную!.. Говори же!.. Владыка ждёт твоей исповеди! — кричал Шигона.
— Я больше ничего не ведаю. Истинный Бог, — ответила Евдокия.
— Зачем грешишь во храме, дочь моя? — мягко заговорил Даниил. — Одна правда может спасти тебя от суда Господня, от гнева великого князя и осуждения церкви. Всевышний милостив, он простит тебя, ежели не будешь укрывать грехопадение ближнего. Слушаем тебя с молитвою. Аминь.
— Истинно я ничего не ведаю, владыка. Видит Спаситель. — И Евдокия перекрестилась.
И опять за неё взялся князь Шигона. Теперь укол посохом был ещё сильнее.
— Ты ищешь себе худа, боярыня! — крикнул князь Иван. — Волею великого князя сюда ведут твою любимую дочь. Что скажешь ты, когда мы снимем с неё носильное и плетями пройдёмся по белому телу? Говори же правду! — И Шигона опять пнул её сапогом.
Боярыня Евдокия знала ту правду, кою искали митрополит и дворецкий, но она отреклась от всего земного во благо молчанию. И тогда Иван Шигона велел увести её из храма в подвал. Там подручные князя сорвали с неё одежды, привязали к столбу, дождались митрополита и князя, кои не появлялись довольно долго, а как они пришли, по знаку Ивана Шигоны Евдокии прижгли калёным железом спину. Она сдержала крик, лишь застонала от боли. Палачи прикладывали железный прут к спине боярыни несколько раз, а Шигона всё требовал выдать великую княгиню. Он был вне себя от злости и всё посматривал на митрополита, ждал от него какого-то повеления. И наконец Даниил сказал:
— Я благословляю привести сюда отроковицу Ксению.
И под утро люди Шигоны привели в подвал дочь Евдокии, шестнадцатилетнюю девицу и на глазах у матери сорвали с неё всё, уложили на топчан. Четыре холопа держали её за руки и за ноги, а пятый, матёрый мужичище-холоп, взялся снимать порты. И Ксения закричала: «Матушка, не дай надругаться!» Мужество покинуло боярыню, она отрешённо произнесла:
— Не троньте доченьку! Отпустите её с Богом! Я всё расскажу.
— Отправь её домой, — молвил митрополит Даниил Шигоне и покинул подвал.
Но Иван Шигона не поспешил исполнить волю владыки. Он приказал одеть Ксению и Евдокию и повёл их в придел храма. Там их ждал митрополит Даниил, ещё пять архиереев и духовник великого князя Василия, священник Александр. Шигона велел поставить избитую, измученную пытками Евдокию вновь на колени, её дочь держали за руки холопы рядом. Князь Шигона спросил Евдокию:
— Боярыня Евдокия Сабурова, ты служишь великой княгине, не так ли, неправедная?
— Да, служу, — ответила та.
— Была ли ты очевидицей, когда князь Андрей Старицкий и княгиня Соломония пребывали во блуде?
Евдокия посмотрела на князя Шигону с ненавистью. Она знала, что ей уже не подняться с колен, потому как он не поверит той правде, которую скажет. И она повернулась к митрополиту с мольбой о спасении, но не о своём, а дочери.
— Милостивый владыка и вы, святители, велите князю отпустить мою дочь. И я всё скажу, что мне ведомо...
— Князь Иван, — обратился митрополит к Шигоне, — дай в мои руки отроковицу. Сие во благо ей. А ты, Евдокия, встань и сядь на лавку. Боярыне негоже стоять на коленях, — рассудил он.
Шигона за руку подвёл Ксению к митрополиту. Она тряслась, как в лихорадке.
— Дитя Божие, встань рядом со мной, — повелел митрополит Ксении.
Она подошла. Даниил взял её за руку и приказал Евдокии:
— Теперь говори, как на духу, и в том ваше спасение.
— Владыка милостивый и вы, святители, — заговорила Евдокия, — ведомо мне, что над матушкой Соломонией нависла беда. Её обвиняют в пустоте чадородия, её хотят отлучить от Богом данного супруга. Она же не бесчадна, и у неё будет в должный срок дитя. Ноне она до полуночи ублажала своего мужа. Тому я очевидица. Теперь спросите его: доволен ли он своей семеюшкой?