Честная игра
Шрифт:
Анна знала об этом, но не догадывалась, как долго это продолжалось. По выражению лица Лесли она была уверена, что агент ФБР не знал о политике скрещивания. Но выражение ее лицо нисколько не изменилось, когда Боклер упомянул Серых Лордов, существование которых хранилось в строжайшей тайне.
Гольдштейн выглядел так словно слушал прогноз погоды. Невозможно было сказать, что он знал или догадывался о фейри.
— Считалось, — продолжал Боклер, — что люди более слабые и кровь фейри будет преобладать. Люди так легко размножаются, даже когда их партнер
Чарльз откинулся на спинку стула.
— Как твоя дочь? — спросил он мягким голосом.
— Да, как моя дочь. Но от меня она унаследовала только любовь моей матери к танцам, и ей приходится часами тренироваться каждый день, чтобы без усилий делать то, что делала моя мать. — Боклер опустил взгляд, затем снова посмотрел на Чарльза. — Ты стар, но не так стар как твой отец. Может быть, ты сможешь понять, почему я боролся с этим законом так упорно. Бесчестно обманывать человеческую женщину с целью зачать от нее ребенка. И все же я очень сильно забочусь о дочери.
Он глубоко вздохнул, а затем посмотрел Чарльзу в глаза. Это был не вызов, скорее способ показать, насколько он серьезен.
— Это неразумно, — сказал Боклер хрипло, и Анна услышала акцент, не слишком отличающийся от акцента Брана, когда он злился. — Неразумно отдавать таким старым и могущественным как мы то, что им дорого. А я очень стар. — Он посмотрел на агентов ФБР. — Возможно, даже старше твоего отца. Мы не сравнивали возраст.
Выражение лица Лесли изменилось от мысли о том, что оборотень может быть старше бессмертного старого фейри. Голдштейн никак не отреагировал, просто выглядел более уставшим.
— Не поймите все неправильно, — сказала им Анна. — С момента обращения до полного превращения в оборотня может пройти около десяти лет.
— Восемь, — сказал Чарльз таким же усталым голосом, каким выглядел Голдштейн.
Анна знала, что ее данные в прошлом году были верны. Она протянула руку и коснулась его бедра, но он не посмотрел на нее. Чарльз не был полностью сосредоточен на встрече. Он продолжал поглядывать поверх дивана в окно. Анна нахмурилась, заметив, что за окном все еще темно, и в стекле отражалась комната. И он что-то увидел в отражении.
— Четверо из десяти наших детей-полукровок доживают до взрослой жизни, — ответил Боклер. — Если их не защищать то на них нападут другие фейри. Моей дочери исполнится двадцать три через две недели.
Анна взглянула на Чарльза. Казалось, он не слушал, и что бы он ни видел в отражении, из-за этого он становился все более отстраненным.
— Ваша дочь хорошо танцует? — внезапно
— Балет, — сказал отец Лиззи. — Балет и модерн. Один из ее друзей увлекается бальными танцами, и пару лет назад они были партнерами. Она сказала, что бальный зал — для веселья, а балет — для серьезного. — Боклер улыбнулась Анне. — Когда ей было шесть, она нарядилась на Хэллоуин сказочной принцессой с крыльями. Она танцевала по комнате, и я спросил ее, почему она не летает. Она остановилась и совершенно серьезно сказала мне, что ее крылья были ненастоящими. Только танцуя она могла представить как летает. И она любила летать.
Этого вопроса было недостаточно, чтобы вывести Чарльза из задумчивости.
Анна коснулась его лица и подождала, пока он отвернется от окна.
— Лиззи Боклер еще нет двадцати трех. Она любит танцевать. И она совсем одна с монстром, который будет пытать и убьет ее, если мы не найдем ее в ближайшее время. Ты — ее лучшая надежда. — Она не сказала вслух: «Так что смирись и сосредоточься», но знала, что он услышал это в ее голосе.
Чарльз наклонил голову, хотя выражение его лица было спокойным. По крайней мере, он больше не смотрел в окно.
— Помни это, — яростно сказала ему Анна, опуская его руку. — Ты не можешь изменить прошлое, но сейчас мы можем помочь.
— Теперь наша очередь, — сказал Боклер. — Что вы знаете такого, что могло бы помочь охоте?
Анна удерживала взгляд Чарльза, пока он не подался вперед и коротко не кивнул.
— Тела, которые находила полиция, были разрезаны. — Чарльз повернулся к агентам ФБР. — Я почувствовал запах черной магии крови от человека, который похитил Лиззи Боклер. Это наводит меня на мысль о ведьмах и о том, что порезы на жертвах могут иметь значение. Но фейри не используют магию крови.
— У нас это не работает, — рассеянно сказал Боклер. Он наблюдал за Чарльзом, но не смотрел ему в глаза.
Гольдштейн сказал:
— У меня есть более подробная информация по этому поводу. — Он открыл свой портфель и протянул Чарльзу толстую папку с фотографиями. — У большинства жертв на коже вырезаны символы, последние десять лет мы рассматриваем версию колдовства или вуду. Но ведьмы, с которыми мы разговаривали, сказали что они не узнаю символы. Это не вуду или колдовство. Это не руны. Это не иероглифы и не какой-либо другой язык, используемый ведьмами.
Чарльз открыл папку, а затем разложил фотографии на кофейном столике. В основном это были увеличенные снимки крупным планом, некоторые черно-белые, некоторые цветные. Имена, даты и цифры были написаны белой маркировочной ручкой в верхнем левом углу. На фотографиях запечатлены символы, неровные и темные по краям. Некоторые отметины были разрезаны посередине, другие были искажены потому что тело наполовину сгнило.
— Они солгали вам, — сказал Чарльз, наклоняясь, чтобы поближе рассмотреть один из символов.