Честная игра
Шрифт:
«Он слишком стар, а она слишком молода! — решила миссис Кардон. — И это так, даже если ни один из них этого не допускает… Хотя похоже на то, что он… У него вид, который Фелисити называет, кажется, „напряженным"? Да, это так. И в этом вся суть. Иногда похоже на то, что для Джервеза это уже чересчур; так было и после обеда, когда Филь вздумала танцевать под радио и собиралась пригласить по телефону всю свою компанию… Может быть, Билль и прав, что дети необходимы для настоящего счастья нашей дорогой крошки… Как ужасно трудно выбирать для другого! Казалось, что это было такое большое счастье… А ведь
Филиппа наполняла дом гостями, давала балы, посещала благотворительные базары, устраивала спортивные развлечения и принимала беспрерывно и в городе, и в Фонтелоне.
— Слышала последнюю новость? — спросила ее Фелисити. — Тедди и наша Леонора? По-моему, она дура. Дикки может быть каким угодно тюфяком, но он еще не окончательно оглох и ослеп!
— Тедди и Леонора? — повторила Филиппа. — Но ведь она намного старше Тедди.
— В наш век возраст не играет роли, а Нора, действительно, красавица. Но Майльсу это совсем не нравится. Он вошел в компанию к Сэму и уехал в Африку, где будет заведывать отделением в Кении.
— Вероятно, большая часть этого неправда? — переспросила Филиппа. — Примерно половина половины от половины?
— Не в случае с Тедди, — ответила Фелисити задумчиво.
Филиппа почувствовала затаенную, но острую досаду против Леоноры, известную каждой женщине. Она вызывается тем, что человек, который когда-то любил вас, сейчас открыто любит недостойную. Тедди приобрел новый интерес в ее глазах.
Она заметила его издали в Рэнле ожидающим возле Леоноры очереди на площадку для игры. Он был прекрасным игроком в теннис. Ему удалось получить площадку в то время, когда Филиппа наблюдала за ним, и они столкнулись совершенно случайно: она входила, а он выходил после игры.
Он был в широком белом вязаном джемпере, так как лето было дождливое, с холодными ветрами; вокруг шеи был обмотан громадный желтый с белым шерстяной шарф. Его милое лицо было олицетворением ясности — ясные глаза, живой взгляд, блестящие волосы… Его улыбка слегка поблекла, когда он отрывисто сказал:
— Хэлло, Филь, хэлло! Как я рад вас видеть!
Леонора мягко и любезно добавила:
— Очень рада!
Она поцеловала Филиппу, а Тедди смотрел с застывшей улыбкой, вертя в руках ракетку.
— Мы должны опять встречаться, — сказала Леонора. — Дорогая, вы выглядите прямо очаровательно!
Она поплыла дальше, и Тедди последовал за ней все с той же улыбкой под короткими усиками.
Джервез пришел с площадки, где играли в поло.
— Хэлло, вот ты где? Значит, ждала? Готова?
В машине он вытянулся.
— Фу, я закоченел! У нас была сегодня вялая игра.
Их автомобиль застрял в длинной цепи машин, покидавших клуб. Замедляя на минуту ход, возле них остановился большой «роллс», и из него выглянул человек с огромным красным лицом.
— Это Дикки Ланчестер, — сказала Филь, слабо улыбаясь ему. — На него действительно противно смотреть!
— Он неплохой парень, —
— Я не понимаю, как Леонора могла так поступить, — с жаром сказала вдруг Филиппа.
— Бедный старина Ланчестер! — отозвался Джервез.
Он вошел вслед за Филиппой в ее будуар и приказал дворецкому подать туда виски и соду.
Стоя перед камином, он широко зевнул:
— Дорогая…
Филиппа, читавшая письмо, вопросительно взглянула на него.
Джервез, широко расставив ноги и засунул руки в карманы брюк, несколько нерешительно продолжал:
— Я хочу сказать, дорогая… Как ты думаешь — не могли бы мы сегодня все бросить и остаться вечером дома? Знаешь ли ты, что мы с незапамятных времен ни разу не обедали спокойно? Факт! Можем ли мы… возможно ли?
— Но ведь сегодня идет «Федра», — ответила Филиппа, широко раскрыв глаза, — а затем танцы у Холленсенов…
— «Федра» будет идти на следующей неделе, а у Холленсенов все равно нельзя будет двигаться. Давай пообедаем дома, только ты да я…
Он подошел к ней и обнял ее.
— Дорогая, я так хотел бы провести вечер с тобой!
— Но… но… — начала Филиппа, запинаясь.
— Но ты не чувствуешь такого же пламенного желания побыть со мной? — пошутил он. — А ты помнишь, ровно год тому назад ты вошла дома в гостиную, и я тебя впервые увидел после возвращения из Африки? Помнишь? И ты сказала: «Вы?» и потом: «Как мило!» Что же, история повторяется?
Филиппа невольно улыбнулась.
— Конечно, если ты действительно хочешь остаться дома!.. Но над нами будут смеяться. Похоже на то, что ты сегодня переиграл в поло.
Она подняла к нему прелестные, покорные глаза, которые, может быть, таили в себе намек на упрек, — послушные глаза.
Джервез глядел на нее, мягко улыбаясь, и, подумав, сказал:
— В конце концов, нехорошо лишать тебя танцев и музыки. Конечно, мы пойдем! Это была лишь фантазия!
Но Филиппа почувствовала, что таилось за его словами; она не была эгоистична по натуре, хотя, как многие ей подобные, была очень избалована.
— Нет, нет, — сказала она, покраснев, — пожалуйста, останемся дома.
Джервез тоже покраснел — внезапно и густо.
— Ты милая! — сказал он, целуя ее волосы.
Вечер тянулся медленно. Джервезу захотелось остаться дома из-за внезапного желания быть ближе к Филиппе; воспоминание о встрече год тому назад необычайно взволновало его, но в то же время оно заставило его понять, каким он был год назад и каким теперь.
Филиппа была его, они были женаты, и все же, каким-то неуловимым образом, она казалась ему более далекой, чем была в дни перед свадьбой. Он бесконечно внимательно относился ко всем ее планам; оба они были очень требовательными людьми. Филиппа приняла его любовь с искренней мягкостью, он не мог сомневаться, что был ей дорог, и если он считался с ней, то зато никогда не встречал в ней нежелания считаться с его настроениями.