Четверо с базарной площади
Шрифт:
Генка кивнул в темноте.
Оба почему-то были убеждены, что новость, которую сообщил им Толячий, может оказаться гораздо серьезнее, чем все их сегодняшние наблюдения.
Подвальное окошко старой котельной выходило во двор монастыря таким образом, что из окон Сливы и Генки окошко это нельзя было увидеть. Даже калитка и ворота находились вне поля зрения обитателей бывшего монастыря.
Стоило одним взглядом через щелку в заборе убедиться, что двор пуст, и можно незаметно пробраться в котельную…
Но ради чего?
Эмма
Не будем задерживать внимание на том, что отцы поджидали Генку и Сливу. Спасительное «репетировали» помогло, естественно, мало. Но всякое дело требует жертв, и если стать на позиции родителей, то можно поверить даже, что иногда они бывают правы.
Перед началом уроков Толячий спросил у Сливы:
— Досталось?
Слива моргнул.
— А мне прям — ух как! — похвалился Толячий.
Генку и Фата раздирали догадки относительно посещения загадочным мужиком котельной. Что это был тот самый мужик, которого безуспешно пытался выследить Фат, и что посещение имело какую-то цель — сомнений не возникало. Ради любопытства пожилой человек в котельную не полезет. Тем более — поздно вечером, в темноте…
Надо бы с утра обшарить там каждый угол, но пропускать уроки за месяц до конца занятий было опасно… Да и отцы уезжали в командировку аж после обеда…
А Эмма Викторовна будто знала, что им не сидится в школе: велела всем троим (именно троим, а не вдвоем или еще с кем-нибудь четвертым!) зайти после уроков в учительскую.
Друзья вспомнили ради такого случая все свои большие и малые проступки за последний месяц, но вызвали их не для того, чтобы читать мораль.
Эмма Викторовна ждала их в учительской одна, и лицо у нее не было строгим.
— Садитесь, мальчики… — Она показала на стулья у входа.
— Нет… — сказал Генка. — Мы постоим.
Фат переступил с ноги на ногу. Их еще ни разу не приглашали садиться, вызывая в учительскую.
— Ну как хотите… — сказала Эмма Викторовна и села за маленький столик напротив тройки разведчиков, лица которых выражали явное замешательство по поводу столь невероятного начала.
— Дело вот в чем, мальчики… Какие-то вы сделались непонятные. Я не хочу сказать, что вы стали хуже учиться или хуже себя вести. Наоборот: у вас даже пятерки появились! И Фатым наверстал упущенное. А вот на уроках вы бываете какие-то сами не свои: издерганные, нервные и частенько… витаете где-то в облаках. Что-нибудь дома плохо?
— Нет! — сказал Генка. — Дома все хорошо.
— И у вас?
— И у меня, — невозмутимо подтвердил Фат.
Слива кивнул, тряхнув челкой.
— Что же тогда мучает вас?
Фат поглядел в окно. Слива глубокомысленно поморгал с минутку.
— Да ничто не мучает, Эмма Викторовна! — сказал Генка. И синие глаза его сделались теми большущими, невинными, про которые мать
— Что просто?
— А ничего. Все просто.
— Тогда я вам сама подскажу. Я заметила это с того дня, как вы потеряли друга… Я понимаю, полковник был редкостно умным и добрым другом. — Фат нахмурился. — Я понимаю, что для вас это большая потеря. Но даже ради памяти о нем надо пережить это как-то попроще… Фатым, почему ты молчишь?
Фат был бледным и не глядел на учительницу.
— Слава…
Слива моргнул еще раз.
— Я правильно вас поняла?
— Да… То есть нет, Эмма Викторовна, — сказал Слива.
— Вы мало участвуете в пионерской работе. Тося говорила, что отказались даже транспарант сделать… Надо как-то активнее участвовать в жизни школы!
— А нам некогда! — брякнул Слива.
— Почему некогда?
— Да мы это… — быстро вмешался Генка. — Одну штуку мастерим, Эмма Викторовна. Вот закончим! Тогда…
Эмма Викторовна поняла, что беседы по душам не получится.
— Ну, хорошо… — сказала она. — Вернемся к этому в другой раз.
А разведчики, довольные тем, что классный руководитель вызвала их не ради нагоняя, едва переступив порог женского монастыря, что было духу помчались к мужскому.
Фат нырнул в котельную первым, Генка и Слива — за ним.
Генка достал из портфеля огарок свечи, заготовленный дома еще утром.
Фат чиркнул спичкой.
Огонек потрепыхался немного, вытянулся, и сумеречная даже днем котельная впервые предстала их глазам во всей своей неприглядности.
На месте, где когда-то стоял паровой котел, возвышался кирпичный фундамент.
Куча железного лома в углу, каменные плиты невысоких стен, обрывки ржавого провода, щепа, обломки кирпича — все было покрыто слоем грязной плесени.
Котельная имела один выход — в сторону двора, как и полуподвальное окошко, но тяжелая стальная дверь, наподобие тюремной, была неведомо когда закупорена тремя шинами с тремя огромными проржавевшими замками, потому и приходилось пользоваться окошком.
Тщательно, шаг за шагом, обследовали каждый угол, переворошили кучу железного лома, выискивая, что мог бы прятать здесь мужик в телогрейке с разорванным хлястиком… Найти ничего не удалось.
Генка предложил на всякий случай обследовать верхние помещения: Толячий мог не услышать, когда мужик взбирался на первый или второй этаж…
Снова затеплилась надежда, снова оглядывали каждый угол и каждый кирпич…
Но мужик мог спрятать что-нибудь, а мог и взять что-то, спрятанное здесь раньше.
Надо было действовать по старому плану.
Не повезет, так уж ничего не сделаешь… В тех местах, где должны бы находиться вчера Фат, или Генка, или хотя бы Слива, оказались Толячий и Катя…