Четвертая рука
Шрифт:
Эйфория, возникшая по поводу увольнения Билла среди сотрудниц нью-йоркской редакции, продолжалась недолго. Новый шеф отдела оказался таким же дебилом, как Билл, разве что звали его Эдди. Как сказала Мэри бесфамильная — за эти годы она обзавелась чертовски острым язычком: «Если дебилдингу не видно конца, лучше бы меня дебилил Билл, чем этот Эддиот».
В новом столетии та же интернациональная бригада хирургов, которая осуществила первую в мире успешную трансплантацию руки (Лион, Франция), решила провести еще одну подобную операцию, на этот раз гораздо более сложную: пришить обе кисти и предплечья. Реципиентом должен был стать тридцатитрехлетний француз (имя его не разглашалось), потерявший обе руки при взрыве петарды (еще
Уоллингфорд, впрочем, интересовался судьбой только двух первых реципиентов. Первому из них, бывшему заключенному Клинту Холламу, новую руку ампутировал один из тех хирургов, что и осуществлял трансплантацию. Двумя месяцами раньше Холлам перестал принимать иммунодепрессанты и стал носить кожаную перчатку, под которой скрывал пересаженную руку. По его словам, выглядела рука «омерзительно». (Позднее Холлам отрицал, что прекратил принимать лекарства.) Кроме того, он сохранил весьма напряженные отношения с законом и вскоре был арестован французской полицией по подозрению в краже денег и карточки «Америкен экспресс» у пациента лионской клиники, перенесшего трансплантацию печени, с которым якобы подружился. И хотя позднее Холламу разрешили выехать из Франции — после того, правда, как он вернул часть украденного, — французская полиция вновь направила ордер на его арест, теперь уже в Австралию, в связи с его возможной причастностью к крупной афере с бензином. (Доктор Заяц, видимо, не ошибся насчет этого типа.)
Второй реципиент, Мэтью Дэвид Скотт из Абсекона, штат Нью-Джерси, был единственным, у кого трансплантация новой руки прошла успешно и кому Уоллингфорд, как он сам признавался, действительно завидовал, хотя и несколько необычным образом. Что интересно, завидовал он отнюдь не обретению новой руки. Когда по телевизору показывали первую в сезоне игру команды «Филлиз» и «пиротехник» сделал первую подачу, Уоллингфорд заметил, что Мэтью Дэвид Скотт пришел на стадион вместе с сыном. Вот чему Патрик действительно позавидовал: у Скотта был сын.
Уоллингфорд и раньше заметил в себе кое-какие задатки того, что он называл «чувством отцовства» — когда он только поправлялся после ампутации руки, некогда принадлежавшей Отго Клаузену. Анальгетики Патрику давали самые обычные, но, видимо, их действие как-то сказывалось: ему вдруг впервые в жизни захотелось посмотреть по телевизору розыгрыш суперкубка. Он, конечно же, и понятия не имел об игре на суперкубок Такой матч нельзя смотреть в одиночестве.
Он все время порывался позвонить миссис Клаузен и попросить ее объяснить ему, что происходит на поле, однако суперкубок XXXIII был в определенном смысле символическим — прошел ровно год со дня смерти (или самоубийства) Отто Клаузена в кабине грузовика, принадлежавшего пивной компании. Кроме того, команда «Пэкерз» в розыгрыше не участвовала, а потому Дорис сразу заявила Патрику, что ни смотреть эту игру, ни слышать о ней не желает. Пришлось смотреть матч одному.
Уоллингфорд выпил банку или две пива, но так и не понял, почему люди любят смотреть футбол. Честно говоря, матч показался ему весьма посредственным; хотя «Бронкос» и выиграли (второй раз подряд), на радость своих болельщиков, игра шла не на равных. Команде «Атланта Фэлконз» вообще нечего было делать на розыгрыше суперкубка. (По крайней мере так считали в Грин-Бее все, с кем Уоллингфорд разговаривал об этом матче.)
И вдруг, рассеянно глядя на поле, по которому сновали игроки, Патрик впервые представил себе, как бы он пошел на стадион «Ламбо» вместе с Дорис и Отто-младшим смотреть игру команды «Пэкерз». Или, может быть, с одним Отто, когда мальчик станет чуточку постарше. Мысль эта тогда очень его удивила, но ведь был всего лишь январь 1999 года! А в апреле того же года, когда Уоллингфорд увидел по телевизору Мэтью Дэвида Скотта с сыном на матче в Филадельфии, эта мысль вовсе не показалась ему странной: он очень скучал по Отто-младшему и его матери. Даже если он и потерял миссис
Единственным человеком в Нью-Йорке, с которым Патрик поделился своими тревогами, оказалась Мэри. Черт побери, вряд ли можно было придумать менее подходящую кандидатуру для подобных откровений! Когда Патрик заметил, что хотел бы, общаясь с Отто-младшим, «чувствовать себя отцом», Мэри напомнила ему, что он в любое время, как только захочет, может сделать ей беби и стать отцом, не выезжая из Нью-Йорка.
— Для этого, Пат, тебе вовсе не обязательно тащиться в Грин-Бей, штат Висконсин, — сказала она.
Хорошо же ее поднатаскали сотрудницы новостной редакции, если милая и славная девушка докатилась до того, что в открытую и неоднократно высказывала Уоллингфорду свое желание заполучить его семя. Патрик все еще не замечал, что на характер Мэри куда больше влияют ее отношения с мужчинами. Ей не везло с мужчинами, или ей так казалось (какая, собственно, разница?).
Каждую субботу, заканчивая свою передачу, Патрик отнюдь не был уверен, что Дорис и Отто-младший ее смотрели и слышали, как он сказал:
— Спокойной ночи, Дорис! Спокойной ночи, мой маленький Отто!
Да и миссис Клаузен ни разу не дала ему знать, смотрела ли она его субботнюю программу.
В июле 1999 года Нью-Йорк поразила ужасная жара. Летом по пятницам Уоллингфорд большей частью уезжал на весь уик-энд в Бриджхэмптон, где снял себе дом. Если не считать плавательного бассейна — Уоллингфорд зарекся купаться в океане с одной рукой, — это было почти то же самое, что оставаться в Нью-Йорке. Он встречался все с теми же людьми все на тех же вечеринках, чем, собственно, и привлекала Уоллингфорда, как и многих других обитателей Нью-Йорка, жизнь в этом городишке.
В тот уик-энд друзья пригласили Патрика на Кейп [7] , и ему было нужно лететь до Мартас-Винъярд [8] . Но незадолго до отлета он вдруг почувствовал легкое покалывание в культе, покалывало даже там, где когда-то были ладонь и пальцы. Патрик тут же позвонил друзьям и под каким-то вздорным предлогом отменил поездку.
Тогда он еще не знал, как ему повезло, что он не полетел в ту пятницу на Мартас-Винъярд. Он тут же вспомнил, что не сможет поехать и в Бриджхэмптон — сотрудницы редакции уговорили его предоставить им дом на все выходные они собирались устроить там нечто вроде показа своих детишек. Или оргию, как цинично решил Патрик Мельком он подумал: будет ли там Мэри? (Это в нем осталось от прежнего Патрика Уоллингфорда.) Однако он не стал спрашиватьу Мэри, поедет ли она туда. Она наверняка бы догадалась, что сам он ничем не занят, мгновенно переменила бы свои планы и предложила провести уик-энд вместе.
7
Кейп-Код — залив и остров на восточном побережье к югу от Бостона;
8
Мартас-Винъярд — остров в Атлантике к югу от Кейп-Кода.
Уоллингфорд все еще не понимал, сколь чувствительны и уязвимы женщины, страстно мечтающие о ребенке. Вряд ли идея демонстрации детишек в загородном доме пришлась бы Мэри по вкусу.
В общем, Патрик остался на тот июльский уик-энд в Нью-Йорке, так и не зная, куда ему податься. Пока он сидел в гримерной, готовясь к пятничной вечерней программе, ему пришло в голову позвонить миссис Клаузен. Он никогда не решился бы нагрянуть в Грин-Бей без приглашения и всегда дожидался ее звонка. Однако и Дорис, и Патрик прекрасно понимали, что перерывы между ее приглашениями становятся все дольше. (В последний раз, когда он приезжал в Висконсин, на земле еще лежал снег.)