Четвертая власть
Шрифт:
— Но это же не повод выдавать в эфир ерунду!
— Ну приезжали бы тогда и сами разбирались с этими цензорами. Я бы посмотрел, что у вас получилось.
— Не заводись, Соловьев, сбавь обороты. Я тебе всего–навсего говорю, что зрители в конференции негодуют. Мог бы почитать ради интереса.
— У меня других дел хватает.
— Ну смотри сам. Я предупредил.
— Предупредил он! — крикнул Александр, повесив трубку. — Подонок!
«А ведь я знал, что Красницкий давно к Дашке присматривается! Какая скотина! И еще кичится этим! Ну да ничего, и на вас всех управа найдется! Тоже мне, богатый Буратино, Рокфеллер сраный.
Подойдя к куртке и достав кошелек, Александр отправился в столовую. Там можно было посидеть в тишине и покое, не опасаясь телефонных звонков или неожиданных визитеров. Заказав еду, Соловьев уставился в какую–то точку и смотрел на нее, не отрывая взгляд. Он даже не заметил, как к нему за столик присел его коллега с ТВ-Н Виктор Николаев.
— Привет! Что это с тобой, дружище? — поинтересовался Виктор.
— Да так, не обращай внимания, — ответил Александр, встряхнув головой. — Рад тебя видеть!
— Не против, если я присяду?
— Конечно, нет проблем.
— Ну рассказывай, как дела, как жизнь? — поинтересовался Николаев.
— Да помаленьку… Нечего в общем–то рассказывать.
— А к тебе вчера ГБ-шники не наведывались?
— Как же, наведывались. А ты откуда знаешь?
— Так, они у всех были. И у меня в том числе. Вообще работать не дают.
— Это точно. А еще говорят, что раньше, в союзные времена, цензура была. Так сейчас ее в сто раз больше — и от государства, и от владельцев канала. А мы, знай, крутись, как белка в колесе, чтобы от всех отбрехаться, и при этом еще нормальный материал в эфир поставить.
— Да у тебя, видать, наболело?
— Да задрало все, Вить. Иногда таким идиотом себя чувствуешь!
— Это еще что. Вот всем ведущим политических ток–шоу недавно запретили выходить в прямом эфире.
— Маразм. Пора завязывать с этой профессией.
— А что делать будешь? Кому ты нужен?
— Наверное, никому…
— Вот то–то и оно…
Сегодня у Дмитриева был выходной, и он решил использовать его на полную катушку: до обеда понежиться в кровати, почитать интересную книгу, до которой никак не доходили руки, посмотреть телевизор, в конце концов. Трудно передать возмущение Алексея, когда настойчивый телефонный звонок вырвал его из сладких грез и заставил подняться с постели. Мысленно обматерив человека, нарушившего его покой, Дмитриев нехотя подошел к столу и снял трубку.
— Леша, это я.
— Кто я?
— Дмитрий Лебедев из «Вечерней зари», журналист. Помнишь меня?
— А, это ты к нам на ЛТН приезжал, а потом о нашей компании в своей газете писал?
— Ну да, он самый. Ты мне еще телефон свой оставил на всякий случай.
— Было дело. Так чего ты хочешь?
— Леша, я сейчас от телецентра звоню. Мне нужно срочно с тобой увидеться.
— Ну, во–первых, я сейчас дома, а не в телецентре. А что стряслось–то?
— У меня в руках компромат на нашего губернатора Полищука. Компромат страшный, Леша. Если его опубликовать, полетит не одна голова.
— Да ладно! — воскликнул Алексей. — А чего ж ты его в своей газете не хочешь обнародовать?
— Я еще жить хочу, Леша.
— Все настолько серьезно?
— Ну в общем, да. Просто ЛТН — крупная компания, вас наверняка прикроют в случае чего. А вот «Вечерней заре» с губернатором точно не справиться.
— Ну хорошо. Записывай адрес и приезжай со своим компроматом ко мне домой. Разберемся.
— Отлично. Уже еду.
Сон как рукой сняло. Через час в дверь позвонили, и на пороге появился Лебедев. Выглядел он не самым лучшим образом: растрепанные волосы, уставшие глаза. Парень заметно нервничал, и Алексей тут же предложил ему выпить, дабы тот мог расслабиться и спокойно обо всем рассказать.
— А ты чего так волнуешься? — спросил Алексей, когда они позавтракали и опустошили несколько бутылок пива.
— Потому что из–за документов, которые я тебе привез, у нас в области завалили уже несколько человек.
— Да ладно!
— Слыхал про Бархатова?
— Это ваш местный олигарх? Слышал краем уха. Так там вроде несчастный случай был.
— Ага, как же! Это по указке Полищука было сделано — не иначе.
— А ты откуда знаешь?
— Слухи, Леша. Бархатов с нашим чиновником крепко поцапался. Виктор Сергеевич сначала его в прессе грязью облил, затем налоговую натравил, а когда не помогло, случилось то, что случилось.
— Ну и дела у вас творятся!
— Вот поэтому я и нервничаю. У меня на руках, считай, человек Бархатова умер. А перед смертью папочку мне передал любопытную. Я ее как открыл — мне дурно стало. Знал я, что губернатор наш не святой человек, но чтоб такое… В общем, Леша, я тебе ее оставлю, а ты изучай. В своей газете я точно не смогу это опубликовать, поэтому, если тебе это по силам — хорошо, а нет, так, глядишь, и жить спокойнее будешь.
— Ты меня прямо застращал.
— Да не в этом дело. Просто Полищук — страшный человек. Если узнает, что кто–то против него недоброе затевает — пиши пропало. Поэтому аккуратнее с этими документами и никому их не показывай.
— Что ж я, маленький, что ли, не понимаю? Ну ты хоть в двух словах опиши, что там?
— Не хочу, Леша. Я лучше домой поеду. Дела.
— Что ж ты такой запуганный, Дима?
— А вот прочитай и узнаешь. Спасибо за бутерброды и пиво. Пора мне.
— Ну хорошо. Счастливо.
Проводив Лебедева, Алексей взял папку и принялся тщательно ее изучать. Уже от первых страниц волосы на голове Дмитриева зашевелились. Теперь он понимал беспокойство своего приятеля из «Вечерней зари» и в полной мере осознал, что случится, если опубликовать эти бумаги. Здесь было все: миллионные зарубежные счета губернатора, фотографии любовных утех с мальчиками и девочками, доказательства незаконных сделок и многое другое. Одним словом, настоящая бомба, взрыв от которой мог аукнуться даже здесь, в Москве…
Быстро одевшись, Алексей сел в машину и помчался в телецентр. Ему не терпелось показать эту папку Соловьеву, от которого теперь во многом зависела ее судьба. Дмитриев твердо решил, что не будет лезть в это дело: слишком опасно ссориться с действующим губернатором. Опасно и неразумно. Никакая карьера, никакие деньги не стоят того, чтобы ставить на карту свою жизнь. А уж если этот Виктор Сергеевич не побоялся завалить Бархатова, то что для него какой–то там журналист? Раздавит и не поморщится. Конечно, Алексей любил рисковать, но только в том случае, когда риск не сулил значительных неприятностей. А эта папка могла похоронить его навсегда. Она жгла руки, и от нее хотелось поскорее избавиться.