Четвертый крик
Шрифт:
После этого самаряне убили еврейского пилигрима, шедшего во время праздника из Галилеи в Иерусалим. Это привело в большое волнение и галилейских евреев, и иерусалимских. Они побросали праздничные торжества и устремились в Самарию. Их атаковал Куман с войском и многих перебил, захватив главарей в плен. Вспышку удалось погасить лишь после вмешательства знатных иудеев, которые просили мстителей сжалиться «над своим отечеством, над храмом, над своими женами и детьми и не рисковать всем из-за мести за одного галилеянина».
«Грабежи и мятежные попытки со стороны более отважных бойцов, — пишет Флавий, подчеркивая нераздельность двух сторон экстремизма, — распространялись по всей
В числе разбойников Флавий называет атамана Элеазара, разорявшего страну в течение двадцати лет, и партию сикариев, названных так по имени маленьких, изогнутых острием внутрь кинжалов, которые они держали под платьем. Смешиваясь с толпой, сикарии закалывали своих политических врагов среди бела дня, и как только жертвы падали, они начинали тут же, вместе со всеми, возмущаться убийцами. Среди их жертв был даже первосвященник Ионафан. «Паника, воцарившаяся в городе, — пишет Флавий, — была еще ужаснее, чем в самые несчастные случаи, ибо всякий, как в сражении, ожидал своей смерти с каждой минутой. Уже издали остерегались врага, не верили даже и друзьям, когда те приближались».
В числе мятежников-патриотов он называет злодеев, «которые, будучи чище на руки, отличались зато более гнусными замыслами, чем сикарии». «Это были обманщики и прельстители, которые под видом божественного вдохновения стремились к перевороту и мятежам, туманили народ безумными представлениями, манили его за собою в пустыни, чтобы там показать ему чудесные знамения его освобождения». Среди них то и дело возникали лжепророки. Один из них, прибывший из Египта, собрал вокруг себя 30 тысяч «заблужденных, выступил с ними из пустыни на… Масличную гору, откуда он намеревался насильно вторгнуться в Иерусалим, овладеть римским гарнизоном и властвовать над народом с помощью драбантов».
Зная, что многие наши евреи, не прочитав ни одной страницы Иосифа Флавия, не признают его свидетельств, в связи с его успехами среди римлян, приведу суммарную характеристику описанной выше обстановки, сделанную историком Я. Л. Чертком, который постоянно выверял свидетельства своего древнего коллеги по другим источникам.
«Нет сомнения, — пишет Черток, — что самозванные пророки, как и сикарии, исходили из чисто патриотических побуждений; все они выходили из недр одной общей партии ревнителей (зелотов) и стремились к одной цели: освободить нацию от чужеземного гнета, но крайнее ожесточение, с которым они преследовали свои цели, сделали их в действительности страшным бичем для страны. Возможно, однако, что в рядах борцов за свободу находились и искатели наживы и профессиональные разбойники, которые весь смысл своего существования видели в смутах и анархии». (Одно из примечаний к «ИВ», кн. 2, гл. 13).
Черток переводил Флавия задолго до Октября. Ему в революции еще не открылось это знаменитое блоковское «ножичком полосну, полосну». Поэтому то, что для него предположительно («возможно»), мне, грешному, кажется ясным, как Божий день. Правдивость картины, нарисованной Флавием, удостоверяется открывшимся нам социально-психологическим аспектом революций.
«Обманщики (читай: революционеры — Л.Л.) и разбойники, — замечает Флавий, — соединились на общее дело. Многих они склонили к отпадению, воодушевляя их на войну за освобождение, другим же, подчинившимся римскому владычеству, они грозили смертью, заявляя открыто, что те, которые добровольно предпочитают рабство, должны быть принуждены к свободе» (Там же).
Принуждение к свободе! Господи, кому это еще не знакомо в нашем двадцатом, изрядно уставшем от революций веке!
«Разделившись
Не напоминает ли это нам современных арабов Египта и Алжира, которые такими же методами принуждают к исламской «свободе» своих сограждан, находящихся, на их взгляд, в духовном рабстве у Америки?
Флавий знал все это изнутри. Он возглавлял во время войны восставшую Галилею. Но особенное доверие к его свидетельствам вызывает и тот факт, что он нисколько не смягчает описаний и римских наместников. Они поданы с той же суровой объективностью.
Непосредственными виновниками катастрофы он называет прокуратора Иудеи Альбина и сменившего его Гессия Флора. Оба правили за 7 и 6 лет, соответственно, до разрушения Храма. Вот что он пишет об Альбине:
«Не было того злодейства, которого он бы не совершил. Мало того, что он похищал общественные кассы, массу частных лиц лишил состояния и весь народ отягощал непосильными налогами, но он за выкуп возвращал свободу преступникам… которые действовали заодно с Альбином. Каждый из этих злодеев окружал себя собственной кликой, а над всеми… царил Альбин, употреблявший своих сообщников на ограбление благонамеренных граждан… Вообще никто не смел произнесть свободное слово — люди имели над собою не одного, а целую орду тиранов» (Там же, гл.14).
Флор делал то же самое, но с более открытой наглостью, словно сознательно и планомерно побуждал Иудею к мятежу. «Обогащаться за счет единичных лиц ему казалось чересчур ничтожным; целые города он разграбил, целые общины он разорил до основания, и немного не доставало для того, чтобы он провозгласил по всей стране: каждый может грабить где ему угодно с тем только условием, чтобы вместе с ним делить добычу. Целые округа обезлюдели вследствие его алчности; многие покидали свои родовые жилища и бежали в чужие провинции» (Там же).
Как видим, атмосфера в стране накануне восстания была до предела накаленной, чему способствовали силы разнородного происхождения: от оккупационных до собственно национальных. Вместе с тем, необходимо подчеркнуть, что неизбежность надвигавшейся катастрофы не была столь фатально предопределенной, как это выглядит в контексте брожения низов. В верхних сферах имелись силы, способные ее предотвратить.
Дело в том, что почти все значительные конфликты с угнетателями чаще всего доходили до императорских канцелярий и там более или менее благополучно разрешались. Альбин продержался на посту прокуратора не более года, Флор, по-моему, — не более двух лет. Богатые еврейские финансисты в Риме, высокие еврейские чиновники при дворе, еврейские цари, назначаемые императорами и порой связанные с ними узами брачных отношений своих родственников, а также просто благосклонно относившиеся к иудеям и иудаизму влиятельные римляне, как, скажем, жена императора Нерона Поппея — все они часто вступались за угнетенных и выигрывали.
Даже конфликт, связанный с требованием Гая разместить в стране его изображения, был улажен. Царю Агриппе удалось убедить его в том, что изображения несовместимы с еврейской верой. Он, правда, взбесился и приказал казнить Петрония, когда узнал, что тот не справился с заданием. Но было поздно: он пал внезапно от руки заговорщиков.
Частые кровавые стычки евреев Александрии с греками, а евреев Кесареи с сирийцами тоже не обходились без вмешательства императоров и, по большей части, разрешались в пользу евреев.