Четвертый крик
Шрифт:
Война началась со взятия Масады «толпой иудеев, стремящихся к войне с особенной настойчивостью». Они перебили там солдат римского гарнизона и поставили своих. В это же время в Иерусалиме знатный юноша Элеазар, предводитель храмовой стражи и сын первосвященника Анания, сумел добиться запрета на дары и жертвоприношения от не-иудеев, что означало «отвержение жертвы за императора и римлян». Вокруг этого опасного распоряжения, противоречащего, на взгляд стариков, заветам отцов, разгорелась борьба, которая переросла в самую настоящую гражданскую войну. Священники и государственные чиновники, видя, что мятежные толпы выходят из-под их контроля,
Флор, этот жадный на еврейскую кровь палач, на призыв не откликнулся, решив, по мнению Флавия, дать возможность огню как следует разгореться. Агриппа же прислал три тысячи воинов, которые получили большую поддержку от горожан, стремившихся к сохранению мира. Но и мятежники не дремали. Они готовились к захвату храма. «Семь дней подряд, — пишет Флавий, — лилась кровь с обеих сторон и, однако, ни одна партия не уступала другой занятых позиций».
Лишь на восьмой день, во время праздника, сикарии со своими кинжалами под платьем, слившись с толпой, проникли на территорию храма, перебили стражу в здании архива и уничтожили все долговые документы. Ободренные этим успехом, мятежники напали на другие государственные здания, сожгли дом первосвященника, а также дворцы царя и его сестры Вереники. После этого чиновники и священники скрылись в подземных переходах, а царские войска отступили.
На другой день на подмогу иерусалимским героям пришел со своим войском один из руководителей захвата Масады некий Манаим (Менахем) и объявил себя вождем восстания. Среди убитых и порубленных ими соотечественников оказался даже первосвященник Анания — отец, напоминаю, Элеазара, — который «был вытащен из водопровода царского дворца, где он скрывался, и умерщвлен… вместе со своим братом Езекией». В этом акте Элеазар усмотрел не столько жестокость Манаима по отношению к своему родителю, сколько покушение зарвавшегося соперника на власть. Поэтому люди Элеазара «напали на Манаима в храме, когда он в полном блеске, наряженный в царскую мантию и окруженный целою толпою вооруженных приверженцев, шел к молитве».
Когда между двумя самозванцами завязалось побоище (Элеазар был, оказывается, близким родственником Манаима), вся толпа народа восстала против того и другого и принудила их к бегству. Ясно, что не без кровопролития и многочисленных жертв.
«Тираны из своей среды»
Макс Даймонт, в соответствии с установившейся традицией восхищаться героической Иудеей, не смирившейся с силой, перед которой пасовали все другие народы, тоже не скупится на восклицательные знаки. Ну что ж, наши далекие предки, действительно, проявляли в этой войне чудеса беспримерного мужества, беспрецедентной самоотверженности и сверхчеловеческой стойкости. Вместе с тем, эти высокие образцы героизма проявлялись в многокрасочной палитре революционной тирании и беспощадного глумления вождей над своим же народом.
Война с самого начала была обречена не просто на поражение, а на полнейший разгром и уничтожение нации. Она никогда не поддерживалась всенародно. Напротив, чтобы ее разжечь, небольшому слою экстремистски настроенных героев пришлось затеять гражданскую войну и только таким образом сломить рассудительное большинство.
Мне скажут: это была не гражданская война, а восстание против руководящей верхушки, предавшей интересы народа. Я скажу: нет, народ был на стороне «верхушки» и понимал, что в открытой войне
Единственно, что они могли предложить, так это чудовищно преступную, когда речь идет о судьбе целого народа, формулу: лучше умереть стоя, чем жить на коленях. Формулу, которая и поместила их на страницы истории в бессмертном ореоле славы. А по мне, нет большего преступления, чем навязывать эту героическую пошлятину любому коллективу, тем более — нации.
Душа изголодалась по подвигу, не в силах жить на коленях? Ради Бога, кто может запретить. Но не всю же страну затягивать в петлю возвышенного самоубийства!
Да и было ли оно, это возвышенное? Как показывают факты, каждый из вождей метил в цари. И не гнушался никакими методами.
В первые дни Иерусалимского восстания в осажденном царском замке спряталась небольшая группа римских солдат. Боясь, что покушение на жизнь римлян явится открытым объявлением войны и сделает ее необратимой, народ потребовал от своих разгоряченных вождей дать возможность римлянам свободно уйти. Взмолились о пощаде и римские солдаты, предлагая забрать у них и оружие, и все имущество, но сохранить жизнь. Элеазар согласился, клятвенно пообещав не убивать их. Пока римляне сдавали оружие, «никто из бунтовщиков их не трогал».
«Когда же все, — пишет Флавий, — согласно уговору сложили свои щиты и мечи и, не подозревая ничего дурного, начали удаляться, тогда люди Элеазара бросились на них и оцепили их кругом. Римляне не пробовали даже защищаться… но они громко ссылались на уговор. Все были умерщвлены бесчеловечным образом» (Там же, гл. 17). Пощадили только одного командира, да и то потому, что он пообещал принять иудаизм и даже сделать себе обрезание (!). «Для римлян, — с горечью заключает Флавий, — этот урон был незначительным: они потеряли лишь ничтожную частицу огромной, могущественной армии. Для иудеев же это являлось как бы началом их собственной гибели».
Эта бессмысленная расправа с отрядом безоружных и обманутых римлян повергла город в уныние и траур. Все понимали, что и «кары небесной» за столь постыдное убийство, и мести со стороны Рима не избежать, что нация бесповоротно втянута в войну.
Непонятно только, как это событие, случившееся в субботу, считается еврейским «полупраздником» (Я. Л. Черток) как день очищения Иерусалима от римлян. Этого я не понимаю и вряд ли когда-нибудь пойму, поскольку этот день обозначил, по моим понятиям, начало первого в истории холокоста, устроенного моими соотечественниками самим себе.
Вслед за этим событием в Кесареи было вырезано все еврейское население и началась резня евреев во многих других римских провинциях. Естественно, что иудейские вооруженные отряды пошли теперь войной на защиту своих соплеменников в соседних провинциях и начали вырезать окрестное население. Началась цепная реакция неостановимой кровавой мести. «Города были переполнены непогребенными трупами, старцы валялись распростертыми возле бессловесных детей, тела умерщвленных женщин оставлялись обнаженными, с непокрытыми срамными частями. Вся провинция была полна ужасов» («ИВ», кн. 2, гл. 18).