Четвертый Рейх
Шрифт:
Но жалости к нему Погребняк не испытывал, скорее наоборот.
— Кто вы? Что вам нужно? — выговор у немца был странный.
Язык отличался от знакомого немецкого, отдавал какой-то архаикой. Да и поврежденная челюсть давала о себе знать.
— Вопросы буду задавать я, — спокойно отозвался Александр.
Внутри все кипело, тем приятнее было сохранять внешнее хладнокровие. Он поднялся со стула, подхватил связанного подмышки, помог подняться и усадил на стул. Сам встал напротив.
— А ты будешь отвечать, —
Фермер кивнул и снова сморщился. Да, удачно прилетел приклад.
— Как зовут?
— Гюнтер.
— Хорошо, Гюнтер. Для начала неплохо. — Погребняк с хрустом размял пальцы.
Немец заерзал, напрягся, словно хотел порвать веревки.
— Зря стараешься: веревка из твоего гаража. По-моему, очень неплохая.
Александр подошел ближе, медленно склонился к коренастому. Фермер дернулся и затих. Он не понимал, Александр точно видел это, не понимал, что происходит и почему это происходит с ним, в его доме.
— Страшно? — шепнул Погребняк в самое ухо. — Не бойся. Если будешь слушаться, больно не будет.
— Что вы хотите от меня? — голос немца по-прежнему звучал грубовато, но теперь в нем на самом деле сквозил страх.
И этот напуганный, ничего непонимающий мужик застрелил его Осьминога. Зачем? Тоже от непонимания или из страха? Александр сжал кулаки, чувствуя, что хочет убить немца.
— Сначала ответишь на пару вопросов, — сухо произнес он. — Потом посмотрим. Возможно, поможешь. Потом я тебя отпущу.
Пленник снова кивнул. Видимо, понимание перспектив его немного успокоило. Скотина.
— Зачем ты его убил? — спросил Погребняк как можно мягче.
— Кого? — пленник удивился. Кажется, вполне искренне.
— Осьминога.
Александр посмотрел за спину пленнику. Туда, где все еще лежал мертвый Осьминог. Как их хоронят и хоронят ли, он не знал, потому просто укрыл тело скатертью. Немец видеть труп не мог, но понял, о чем речь.
— Это животное. Дикое животное, и оно забралось ко мне в дом.
— Он не животное. Они разумны. Они не убивают вас. Почему же вы?..
— Нет у них никакого разума, — замотал головой Гюнтер. — Да они что-то лопочут, даже поддаются дрессировке, но причем же здесь разум?
Погребняк посмотрел на немца со злостью. Тот в самом деле не понимал. Или очень хорошо прикидывался.
— Они животные, — уверенно повторил немец. — Есть хорошие животные, которых приручили. Есть даже очень хорошие. А есть дикие. Дикое животное проникло в мой дом, я его застрелил. Что в этом такого?
— Кто из вас животное, мы еще разберемся.
— Вы не можете так говорить, — возмущение Гюнтера было настолько сильным, что он, кажется, даже забыл про страх. Приосанился. — Я сын ариев.
— Арии? — Погребняк театрально вскинул бровь.
— Арии — высшая раса. Дети богов. Те, что спустились с неба с Великим Учителем и
— Выродки, значит, — нехорошо улыбнулся Александр.
Гюнтер подавился словами, на Погребняка поглядел совсем напугано, ничего не понимая.
— Кто вы?
— Человек, — уверенно ответил Александр. — Уроженец Земли. Офицер Агентства. Специалист по контактам с внеземными цивилизациями.
Александр чеканил пугающе холодно, слова отлетали, как срывающиеся с крыши сосульки. И каждое такое слово-сосулька попадало в цель.
Он снова улыбнулся.
— Это прикрытие. На самом деле, никаких специалистов по контактам не существует. Даже батальон эфемерных инопланетян меньшее зло, чем один возомнивший о себе что-то человек. Возомнивший, что он, например, сын каких-нибудь древних гигантов. Или что он может изменить мир. Или что мир, вокруг него, несовершенен… Много разных «или»…
«Не раскрывать себя и Агентство, — вспомнил он инструкции майора. — А пошли бы вы, дорогой майор, в жопу вместе со своим Агентством и всем человечеством. Инструкции у них. Что вы знаете кроме своего кабинета? Ничего. А даже если и знаете, то на бумаге или в голографии».
Того, что здесь происходит, не знал никто. Никто не мог даже угадать в самых смелых фантазиях.
Так что все инструкции закономерно летят к чертовой матери. А если кто-то хочет побороться за чистоту выполнения приказа — милости просим на Глизе.
Александр жестоко оскалился.
— Видите, я вполне искренен. Надеюсь получить от вас столь же искренний ответ.
Немец на искренний ответ был, кажется, не способен. Он сидел с открытым ртом и таращил на Александра ставшие круглыми, как у совы, глаза.
— Это вторжение? — спросил он, наконец.
— Дружеский визит.
— Я не буду ничего говорить.
— Будешь, — спокойно и уверенно сказал Александр. — Я знаю кто вы и откуда. Теперь я хочу знать, когда вы сюда прилетели. Чего хотите. Чем живете. Я хочу знать, где мои коллеги, которых увезли прямо с корабля. Или хотя бы, где они могут быть. Хочу знать, как устроен ваш город. Он один, или их несколько? Хочу знать, чего от вас ждать.
— Я не стану отвечать, — перебил Гюнтер.
Погребняк опасно улыбнулся, пожал плечами.
Говорить ничего не стал, просто обошел связанного и пошел по коридору. В гараже щелкнул выключателем и приступил к осмотру. На поиски ушло немного времени. Минут семь, не больше. Александр вернулся в дом с молотком, плоскогубцами и клещами.
Он был обстоятелен и неспешен. Зачем торопиться? Болевой порог у каждого свой, а вот страх в ожидании боли у всех одинаковый. Ожидание, что будет больно, порой невыносимее, чем сама боль.